Там за туманами...

Репутация

Медленно зимой тянется время. Каждое утро Иван начинал с того, что тщательно опрашивал Матрену о здоровье Анны. Не кашляет? Не лихорадит ли ее? Не высыпала сыпь? Не ослабла ли она? И матрена каждый раз успокаивала его, говоря, что девушка идет на поправку. Тогда Иван переходил ко второй части вопросов. Надо ли ей чего? Может быть, чего-то не хватает? Еды? Одежды? Что еще требуется девице на выданье? Может, ей прялку или веретено принести, чтобы она не скучала? на что Матрена неизменно отвечала. что барыня ни на что не жалуется, может, грустит немного, но это понятно и объяснимо - кто же радуется замужеству. А прялку или паче того веретено не надо - барыни таким не занимаюся. Может, вышивают и только. Но набора ниток для вышивки в Бахте все равно нет, и до свадьбы их уже не привезти. Иван вроде успокаивался, соглашался, но наутро снова задавал те же самые вопросы.

Каждый день он звал ее пить чай. Темы, связанные с замужеством и Приходько старались не поднимать. Иван в основном рассказывал о своих похождениях, коих было предостаточно. Во время рассказов он преображался. Застенчивость в общении куда-то пропадала, руки внезапно находили свои места, а глаза горели восторгом. Правда, продолжалось это до тех пор, пока он не употреблял в разговоре тех слов, которые Анна могла слышать от ямщиков. Уж когда шлея под хвост попадада - как те выражались, так выражались! Выглядел такой разговор примерно так. Иван, с раскрасневшимся лицом и улыбкой от пережитого говорил громко, помогая сбее жестами.

- И вот, Анна Петровна, я забрасываю крючок. Жрать охота так, что живот к спине прилип. Река бурлит от рыбы, но она, стерва, в руки не дается, только дразнится. И вот чувтвую, пошла, пошла, бечеву натянуло, я тащу, рыбина бьется, норовит меня в воду стянуть, но мне и так хреново, и отступать нельзя, я вытягиваю ее на мелководье, таймень попался, он размером с мою ногу, бьется зараза, скользкий, не удержать. Тогда я хватаю весло одной рукой да как еб... ээммм ммм ... ну, это, вдарю его по голове, он и обмяк...

После этого Иван как-то терял задор и пыл, и заканчивал свой расказ более тускло, явно боясь произнести что-то не то. Надо сказать, что под конец таких посиделок таких случаев становилось все меньше и меньше... А еще он с великим интересом слушал про все, что рассказывала ему Анна.

Матрена продолжала потчевать барыню разносолами, балуя то рыбными пирогами, то густой ухой, то нежным мяском. Вот только молока не было, да с овощами было туго. И девушка уверенно шла на поправку. И вот наступил день свадьбы. Накануне Матрена выгнала Рябушкина - как хочешь, Иван Сидорович, но нельзя под одной крышей перед женитьбой-то. А куда вы невесту денете, у нас дом самый лучший. Так что заберете ее отсюда, и сюда же привезете. Иван подчинился. Матрена осталась с девушкой, рассказывала что-то о себе, пела заунывные песни, порой плакала, но тут же вытирала слезы, говоря, что все будет у них хорошо, и бог даст им счастья и много деток.

Утром было сумрачно, небо было затянуто облаками. С одной стороны - было мрачно, с другой же - ощутимо теплее. Но Анна, нарядно одетая, пока сидела наверху одна, когда внизу Матрена торговалась, согласно ритуалу. Правда не очень долго - все же погода не давала разгуляться. И вот ключница ведет вниз зардевшуюся невесту, где ждет такой красный Иван, выряженный празднично и ярко. Иван даже не скрывает своего волнения, а все вокруг подначивают его, мол, какая лебедушка плывет, не по Сеньке шапка, но и жених не промах... Хотя порой раздавались и достаточно грубые шутки, впрочем, таких шутников быстро затыкала Матрена. Подарок - рулон тонкой ткани и теплая шапка. И вот уже улица, лошади, сани, Иван гарцует рядом, крики, визги детишек, коих он одаривает леденцами и орехами. И вот церковь, простая, но чистая и теплая (ха, всю ночь топили!). Казалось, туда набилась вся деревня, оставив место лишь перед алтарем. И вот батюшка, читая молитву, грозно спрашивает Ивана - согласен ли ты взять в жены Анну дщерь Петрову? Иван, какой-то собранный и подобранный, словно перед боем, четко говорит - да! И седой священник поворачивается к Анне. А ты, дочь моя, согласна стать женой Ивана, сына Сидора?

И все замирает вокруг. Муха пролетит - ее услышат, но нет мух зимой, только белые, но они на улице, кружатся в хороводе, не залетая под крышу. Все ждут, что скажет девушка. Кто-то явно злорадно надеется услышать нет, чтобы посмеяться над наивностью Ивана. Кто-тос надеждой, кто-то с обидой и тоской. Равнодушных нет. Так что, Анна Петровна, что скажешь сейчас? Главное слово в твоей жизни, после которого не будет возврата к прошлому...

Репутация

Медленно зимой тянется время.

А время в ожидании вдвойне медленней. Вот и для Анны дни были долгие, все в раздумьях и терзаниях. Да в приготовлении к свадьбе. С каждым днём всё чаще Матрена заходила. То одно спросит, то другое расскажет. Как и что будет в тот день, для которого Аннушка приехала. Готовила её к свадьбе, то бралась успокаивать, то тоску нагоняла странными причитаниями и песнями.

Медленно зимой тянется время.

Только когда выходила она из комнаты, чтобы чаю испить, да отобедать с хозяином, время проносилось быстро. Иван Сидорович старался угодить и не дать заскучать. Сначала она больше с любопытством слушала, пытаясь ухо своё приучить к речи крестьянской. Представляла, что с одним из работников говорила. Бывало, она не гнушалась на барском дворе пообщаться с обычными людьми. Ей нравился их говор и нехитрость в слове, как и в деле. Они нравились ей и забавляли своей непосредственностью и свободой.

Смеялась Аннушка над рассказами, поправляла, иногда, если слово какое сказано неверно было. Да в глаза его голубые, да любопытные смотрела и хорошо ей было. И только, как вспомнит, что Иван мужем стать должен, так краска в лицо бросалась и глаза она опускала, задумавшись в чашку глядела подолгу.

Медленно зимой тянется время.

Но к выздоровлению, при хорошем уходе, да пище, всё дело и пришло.

Платье подвенечное она с собой привезла. Белоснежное с длинным шлейфом, закрытый лиф под самое горло, воротник плотно облегал стройную шею. Руки скрывали из тончайшего атласа рукава, спадая до середины кисти, оставляя жениху на обозрение лишь тонкие пальчики её. Вуаль закрывала лицо, водопадом струясь с венка, украшенного белыми шёлковыми цветами, украшенными прозрачными и перламутровыми бусинами.

Всю ночь она не могла уснуть, стояла на коленях перед иконой, коей заранее её благословили родители. Они так далеко от неё сейчас, когда так нужны ей здесь. Вдалеке от неё, не знают точно мужнина ли она жена или ещё нет. Это было странно и неправильно, от этого всё казалось сном и неправдой. Игрой, в которую она ввязалась и не в силах остановить, закончить. «Девичника» у неё не было, так как подруг не имелось, кроме служанки, что приободрить её пыталась. А Анна словно онемела в последний день, только смотрела на всё, будто неживая. Смиренно всё делала и выполняла, что требовалось. Не пытаясь больше судьбу поворачивать.

Раз только сказала: «Зачем это всё? Нет тут ни родных, ни подруг, можно ведь тихо как-то обойтись, по домашнему…»

Но, приготовления были, как полагается богатому жениху, не последнему человеку в деревне. Гости сами собрались всей деревней, посмотреть на праздник. Не часто такое бывает, вот и не желал никто упустить развлечение.

Словно не с ней это происходило, шла она под покровом шёлковым, не видя ничего вокруг и выкрики слышала, будто во сне. Шум, шум, шум… Даже на жениха глаз поднять не смела.

Как до церкви добрались, как ступили на паперть, как у алтаря оказались, всё под белой пеленой прошло, овеянное волнением и смирением.

Звонкое «Да» Ивана заставило поднять голову и посмотреть прямо на священника, что обряд рядит. И каждое слово его, уже к ней обращённое, было таким громким и каждое слово чеканилось с каждой буквой. Ей чудилось, будто он специально медленно говорит, замедляя её девичью жизнь хоть ещё на мгновения. И, когда нависла тишина такая, что Анна смогла услышать стук своего сердца, нестерпимо ей стало. Вот сейчас все услышат его, разлетится по церкви, оттолкнётся от сводов, увеличится эхом, оглушит любопытный народ. Все услышат его стук. И поторопилась Аннушка скорее разбить эту тишину, вперёд стука сердца, своё слово послать к иконам, что глядели со всех сторон жалейными взглядами, полными тоски:

- Да, - услышала она странный голос, будто кто-то со стороны сказал, она лишь удивилась, какой он звонкий и порывистый оказался.

Репутация

... и слова священника - объявляю вас мужем и женой - потонули в гвалте и криках. Да, вот так. Анна Петровна Лантухова осталась там, за дверью церкви, где-то в заснеженных полях, в опустевших лесах, в девичьих грезах. Отсюда выйдет уже Анна Петровна Рябушкина. Жена. Он, Иван, стал женатым человеком. Прощай молодость, когда можно было творить всякие безрассудства. Теперь у него семья. НЕ та, в которой он родился, и которую не выбирают. А та, которую он будет строить сам. То есть не сам, с супругой. С женой. С его Анной... Или Анечкой. Или Анютой. Они столько говорили между собой, но она была всегда именно Анной Петровной. Интересно, он так и будет для нее Иваном Сидоровичем, или наедине станет Ванюшей? Ой, да что же это он так задумался, ведь надо еще...

Иван осторожно вынул тряпицу и развернул ее. Тускло блеснул ободок желтого металла. Сперва он собирался отковать колечко сам. А что, невелика наука, золото мягче железа, и уж колечко-то можно было бы и сделать. Но Тарас Иванович, надрывно кашляя, говорил ему, мол, это тебе, Иван, золото да побольше. А она не ты, ей важен не блеск, а форма. ТО, что ты богат, она и так знает. И все знают. У нее наверняка будут тонкие руки, а ты хочешь словно цепь на них надеть! Нет, пусть сработают ювелиры. Да не жалей золота не на само кольцо, а на оплату их труда! Пусть лучше тонкий ободок, чем тяжелое колесо, чай, не на телегу вешать будешь. И теперь Иван, взяв в свою руку такую тонкую, словно небесную руку своей невесты - нет, уже жены, осторожно надел на почти прозрачный палец заветное колечко. И бросал иногда взгляды - там, под вуалью, не скривятся ли презрительно губы, не блеснут ли молниями глаза, мол, пожалел золота на жену, что взять с мужика, будь он хоть трижды богат, все равно мужик.

А потом, когда пальцы его и ее были украшены, он осторожно поднял невесомую ткань вуали - уже как муж, не спрашивая ее разрешения, по праву, данному им Богом и людьми. И увидел лицо Анны впервые так близко, так рядом. Вуаль словно отгородила их от церкви, людей, шума, мира, остались только он, и она. Какие у нее синие глаза, какая белая и нежная кожа, как красиво обрамляют овал лица ее темные волосы. И он осторожно, еле заметно коснулся, скорее даже мазнул ее губы своими губами. Не отпрянул сразу, но и не просил большего, словно давая привыкнуть ей и себе. Его жена Анна. Это навсегда, до гробовой доски. Интересно, а смогут ли они быть действительно вместе в горе и в радости, или будут жить как два чужих человека под одной крышей, лишь изредка касаясь друг друга? Он моргнул, отстранился немного и взял девушку под локоть. К ним подходили мужики и бабы, поздравляли, жали его руку, кланялись низко, в общем, обычная суматоха. Остро не хватало родителей - его и ее. Но чего нет, того нет. Даже за все золото мира не удалось бы перенести их сюда, к алтарю, чтобы познакомились между собой крестьяне Рябушкины и дворяне Лантуховы.

Церемония закончилась и все потянулись к выходу.

Репутация

Церемония был скромной, народу было мало. Все свои и никого лишнего. Да и церковь не позволила бы вместить в себя больше народа, не имея больших размеров.

Гости были все увлечены молодыми. Справа дама в годах сидела в белом кафтане, утирая слезинки кружевным платком. Чуть поодаль пара молодая глядели на молодых, вспоминая свою недавно прошедшую свадьбу. Мужик сидел и ёрзал в ожидании медовухи с яствами. И , конечно, ни кто не обратил внимания на стоящую в дальнем углу одинокую девушку.

Ольга… Она стояла и смотрела на идущую церемонию, укутавшись в шаль. То ли холод дальней дороги, то ли гнев знобил ее до самых костей. Голоса… Эти пронзающие голову насквозь голоса. Это звонкое «ДА» Ивана и наипротивнейшее «ДА» избранницы . И почему они все так рады ?! Что заставляет их всех верить в то , что они будут дорожить друг другом?!

Голова закружилась, потемнело в глазах, ком в горле. Мысли стучали молоточком в голове:

-Не успела…Дура…Неужто всё?Зачем так долго ломалась, гордость свою показывала. Зачем?! Зачем не пошла к нему раньше сама и не сказала о своих чувствах и намерениях к нему. Не успела… Что делать то теперь?!

Мысли пролетели за секунду, а казалось, что целая вечность.

- НЕТ!!! Не буду глупой девчонкой больше! За счастье надо бороться. Поздно?! НЕТ!!! Подумаешь жена! Не верю, что сможет любить его так же сильно как я ! Буду любить его все равно и рядом буду не смотря ни на что. Поймет, кого потерял! Поймет! Придет еще за любовью и лаской , а я тут то уж не упущу. Пусть любовницей буду, пусть на вторых ролях, но буду с ним.

Сделала большой вдох, выпрямилась и пошла за всеми. Терять ей было совсем нечего. Обратного пути в отчий дом нет. Отец сосватал ее старому, усатому, толстому, покряхтывающему вдовцу. Торговцу пушниной. Нет, никогда не хотела она такой участи. И сейчас не позволит. Сама свою судьбу строить будет.

В дом пробраться было не сложно, благо не все гости ранее знакомы друг с другом были. Да и все молодыми были увлечены, а не гостей считали. Села за дальний угол стола и наблюдала за молодыми. Изучала.

Репутация

Дома деревянные только казались большими. Внутри они были разбиты на клетушки и комнатки. Ведь маленькое помещение было проще согреть, чем большое. А зима в этих краях заканчивалась только в мае, а начиналась в сентябре. Свадьбы традиционно играли на исходе лета, когда урожай был собран, когда белые мухи кружились в воздухе, когда амбары были полны. Но что делать зимой? В конце концов, выбрали амбар-сарай побольше, утеплили как могли, соломой внутри и снегом снаружи. Поставили печки по углам, длинные столы вдоль стен, соорудили не очень большой помост для молодых. А что еще надо для погулять? Еду, водку и брагу обеспечил Иван. Веселье и пьяные крики - гости, коие набились как могли. А людей было достаточно. Помимо местных жителей собрались и другие, из соседних деревень, Тут не считали гостей, и если бы даже невесть откуда появилась бы вдруг карета со ссыльными - то и их, и жандармов усадили бы за один стол, накормили бы и напоили. А там уже пускай едут все по своим делам - кто в ссылку, кто на охрану. Потому на Ольгу и внимания никто не обратил. Мало ли кто пришел тут, да сидит за столом у такого уважаемого человека, как Иван Сидорович? Мало ли кто пришел поздравить его с таким важным событием?

Матрена сбилась с ног, командую десятком молоденьких девушек. Еда-то конечно без изысков, кулеш с мясом да салом, соленья простецкие, да ой как их много надо, на тот стол, на другой, да мутные бутыли с самогонкой, чтобы гости веселились и чтобы радовались свадьбе. Так увидеть ее можно было в любом месте амбара.

Иван же шел в амбар под руку с женой, осыпаемый орешками и зерном. Слыша некоторые советы, он невольно косился на Анну - веселые, но грубые слова могли бы вогнать в краску даже медный котел. На мгновение ему показалось, что где-то в толпе гостей мелькнули знакомые волосы (фигуру все равно скрывала теплая одежда), но нет, этого не могло быть! Рассказывали, что Ольгу уже сосватали, они не виделись довольно давно, да и потом, что ей тут делать? Потому он плотнее прижал к себе Анну Петровну. Там, с Ольгой, все закончилось. Все скрылось, отошло и больше не начнется...

На помосте он шепнул жене

- Анна Петровна, как устанете и решите что хватит, скажите. Никто не удивится нашему отсутствию. Но я должен показать уважение и посидеть тут хотя бы немного.

А между тем к нему лез целоваться какой-то бородатый мужик....

Репутация

Гвалт и крик спасли от тишины и возвестили о новой жизни, к которой Анне придётся привыкать, подстраиваться, принимать. Забыть свою девичью жизнь с легкими днями и мечтами. Теперь она жена и как сложатся её отношения с Иваном дальше, она не представляла. Так же легко они будут встречаться за столом и рассказывать друг о друге? Чем она будет заниматься, как участвовать в организации их совместного быта и хозяйства? К каким целям стремиться, что ждать от будущего?

Эти темы не затрагивались в их осторожных встречах прежде. Теперь всё это лавиной нависло над Анной.

Одев кольцо на руку супругу, она повернулась к нему и подняла глаза. Ей хотелось понять, изменился ли мир вокруг неё, рухнули ли стены, растаяли снега, так же горят голубые глаза Ивана? Она не смогла их прикрыть даже тогда, когда лёгким прикосновением поцелуя был запечатан тот союз, что создался перед Богом и людьми в эту минуту. Губы дрогнули в безмолвном движении: «Муж…». Ей хотелось опробовать это слово, которое теперь в её жизни выходит на первые планы.

…

Выходила из церкви мужнина жена, держа супруга за локоть, глядя прямо перед собой. Сибирский холод не чувствовался, жар изнутри разгонял кровь и, казалось, что сейчас она могла бы и босиком пройтись, растапливая до земли утоптанный снег. Клубился вокруг пар изо рта кричащих людей. Как их много. Не видно их было за этими клубами. Что кричат, зачем, кому, она не разбирала слов в этом гвалте. Она не замечала столов, накрытых и заждавшихся гостей. Не замечались труды Матрёны, это всё было лишь для жителей деревни, для народа, который жаждал питья и веселья. Анна была погружена в своё новое состояние.

Из него вывел её Иван - первые слова сказанные мужем жене. Она оживилась, наконец.

- Да, да, конечно, Иван Сидорович. Надо всё довести до конца. Я выдержу, я высижу. Здесь столько людей, они мне незнакомы, мне робко и… странно. Вы простите меня, великодушно. Я окажу честь гостям столько, сколько нужно, не переживайте.

Подходили какие-то люди, поздравляли, что-то желали, кланялись. Анна улыбалась растерянно и пыталась держаться достойно. Впервые за то время, которое она провела в Бахте, видела местных жителей. Что думают о ней все эти люди, как примут её, как в след смотреть будут. Сможет ли она ужиться в этом краю. Искренность и прямолинейность подходящих людей, говоривших без всяких церемоний, всё, что на душу легло, удивляло её больше всего. Со временем её даже захватило любопытство. Она наблюдала другой мир, о котором ничего не знала, но в котором нужно будет жить. Украдкой поглядывала на мужа, сравнивая его с остальными.

Никто не удивится нашему отсутствию – означало, что они вскоре останутся одни, вся эта толпа исчезнет и только Иван останется с ней рядом. Навсегда? Он должен стать самым близким на земле человеком. Она всё чаще и чаще оборачивалась к нему, иногда теряя из вида. Его захватывал в плен какой-нибудь очередной поздравляющий, комкая в объятьях.

Репутация

Ольга сидела тихо за столом, не привлекая к себе внимания. Дорога вымотала ее сильно, но нельзя расслабляться, сморит сон прям за столом и опять все рухнет. Еды на столе было много, стол ломился от разносолов всяких, но ком в горле не позволял ей притронуться к еде. Ночлег обеспечить себе обязательно надо. Как к Ивану подойти? Как сказать правильно, чтоб не погнал на край земли.

Глядя на молодых, Сердце Ольги сжалось сильно, ведь она могла сидеть там. Она бы так не скромничала, во всю веселилась бы. Такого жениха себе выхватила, за какие заслуги. Сидит как агнец божий, слова не скажет, ни приобнимет Ивана совсем. Вот на кой нужна она ему?

-Так! долго ли еще так сидеть буду, выжидать?! Сейчас рюмку горючую тяпну, для смелости и иду! Что сказать походу придумаю.

Сняла с руки браслет, Иваном ей подаренный ( нельзя ж к столу без подарков подходить). Тяпнула сумагону и пошла. Шаг первый бойкий получился, второй уже осторожнее на третий ноги - совсем ватные оказались. Уже почти к самому столу подошла, как музыка заиграла, и подхватили ее с обеих сторон и в круг затащили. "Танцуй, танцуй...."

Замелькало все кругом, закружило. Лица, лица вокруг смеющиеся, счастливые. Среди всей круговерти последнее что помнит, что встретилась взглядом на секунду с Иваном и все…. Голод, усталость, нервное утомление и горючая, будь она не ладна, сделали свое. Рухнула Ольга на земь без сознания.

Репутация

Ах, не показалось ему. Словно иголка кольнула в сердце. Что она делает тут, на свадьбе, что забыла. Ведь не сошлись из пути дорожки, растянула судьба злодейка их в разные стороны.. Короткий выдох, старатель выскочил из-за стола.

-Анна Петровна, там вроде кому плохо стало, гляну.

Растолкал бестолково скачки гостей. Ткнул пальцем в ближайших мужиков.

-окажите милость, господа хорошие. Сомлела моя гостья. Отнесите в дом ее пожалуйста. Матрена покажет куда. А то она неместная, а самому жених невместно свадьбу покидать..

Мужики согласно загудели, скоро укладывая девушку на подобие носилок. Матрена ахнула

-да это же...

Иван сказал внушительно.

-гостья моя дорогая. И никто больше. Понятно, Матрена?

-да, Иван Сидорович поняла я.

И ушли, унесли красавицу. И обернулся Иван к жене законной. Только чуть более напряженным стало лицо его. Да Матрена шла, пожав губы, словно не нравилось ей что. А свадьба гуляла дальше. Мало ли кого там куда и почему унесли. Ну слаб человек, не хватило сил. Отоспится - и дальше гулять...

Репутация

Гульба сибирская шла полным ходом. Постепенно, закончив поздравления, торопились гости все кушанья испробовать, а шибче к самогоночке приложиться. А кровь разогнанная заставляла их в пляс пускаться. Да так резво, весело и заводно, что Анна невольно представила себя в этой дикой пляске, вот бы попробовать. Но как с пьяным людом танцевать, она даже помыслить не могла.

Вздохнула только, вспомнив свой первый бал, волнение с аурой непознанного, головокружительные, бесконечные вальсы с галантными кавалерами, что кружат тебя щелкая шпорами. Будто управляют твоей волей, лёгким нажимом ладони направляя то вперёд, то назад, то влево, то вправо, то падая на одно колено заставляют танцевать вокруг себя, выказывая свою ловкость и умение управлять своей партнёршей. А тебе лишь надо быть лёгкой, как лепесток, поддатливой, как воск и кружить, кружить в бесконечном котильоне и испытывать неимоверную радость быть таковой и ловить восхищенные взгляды...ах, эти декольтированные платья, веера, фраки, лайковые перчатки, шарфы, маски, улыбки и нежный взгляд, поклон и поцелуй руки… Анна мысленно неслась и кружилась среди вихря своего воспоминания.

Репутация

Встряхнулся Иван. Вскинул голову. улыбнулся. Прошлое... Ольга была в прошлом, а тут, перед ним, стоит его настоящее - которое должно стать будущим. Возврата нет и не будет. Это как река. Клокочут буруны, ярится поток, бешено ревет вода, разбиваясь о пороги. И хочется пристать к берегу, не плыть. Но если уж поплыл - не отступай. Не поворачивай бортом к течению. Пусть глаз будет зорок, а рука тверда. И тогда не будет страшно. Вот Иван уже и на стремнине. У него жена. Вся жизнь впереди. А с Ольгой.. Он поговорит завтра. Так сказать, выяснит что к чему.

- Нет Анна Петровна, все хорошо. Просто гостье стало нехорошо, а вот, кстати, и Матрена идет, что она скажет.

- Чай, девка много самогонки выпила, вот ее с голодухи-то и развезло. Полежит, оклемается, там у ней квасок в изголовье, положила я ее на бок, так что ничего страшного с ней не будет. Не волнуйтеся вы так, Анна Петровна, что мы совсем без понятия, что ли?

Только глаза ее прятались от Анны, словно мышка серая пряталась от кота в закуток. Только смотрела Матрена на Ивана с явным неодобрением.

Иван же, явно успокоившись, подхватил жену свою под руку.

- Не берите в голову, Анна Петровна. С кем не бывает, все будет хорошо. А пойдемте-ка танцевать!

Круг немного раздался, и молодые очутились в центре свободного пространства. Гармонь наяривала что-то веселое, и Иван вприсядку пустился вокруг невесты. Выяснилось, что умение танцевать в его таланты не входило. Он постоянно терял ритм, махал руками не в такт и без того простой музыке, а как бог на душу положит. Кабы не платье Анны, к коему он старался не приближаться, они на ногу вполне мог наступить. С другой стороны - он был жених, и все, что от него требовалось - быть в центре внимания вместе с невестой.

Но было еще одно. Может быть дело в том, что Иван уже выпил довольно изрядно? Просто не было тут его родителей, все потому поздравляли его, и как же было не опрокинуть чарочку за здоровье молодых? Анна могла заметить, что себе он не наливал сам, а ему все подносили и подносили. Причем если некоторые просто предлагали выпить, то некоторые настойчиво наливали мутную самогонку, говоря при этом слишком приторно, слишком сладко, слишком подобострастно. Так могли уговаривать сонного зелья нечистые на руку трактирщики, дабы потом очистить карманы спящего, а то и перерезать ему глотку. Но Иван, казалось, не замечал этого. Свадьба продолжалась,..

Репутация

- Спасибо, Матрёна, столько на вас забот навалилось, как пчёлка трудитесь, везде успеваете, всё знаете и умеете, - обняла Анна её, всё никак не могла к ней подойти после церкви, поблагодарить за всё; шепнула на ухо, то, чего некому более сказать было. – Я жена теперь. И не знаю, если не вы, смогла ли это всё осилить и принять. С вашей заботой научусь хозяйкой быть и вам не в тягость, а в помощь жить.

Может, обойдётся всё - утешала себя очередной раз. На Ивана то и дело смотрела. Привыкала к нему другому, первый раз видела его при людях, как они его привечали. Как поздравляли, обнимали по-мужицки, хлопали по плечу, радовались за него. Гостей много, а жених один. Всем выпить с Иваном охота было. Никому не отказывал он. Заглатывал напиток ядрёный, не успевая закусывать. Анна же даже есть не могла, нет аппетита у невест, другие эмоции, а самогонкой стресс снять не могла она, не умела.

А Иван явно повеселевший, уж ведёт супругу по обычаю, гостей потешить, повеселить, дать налюбоваться молодой, себя молодца показать.

Вышла вслед за ним, встала ровно спину держа, окинула людей, поняв, что взгляды все в этот центр плясовой устремлены. В растерянности посмотрела на Ивана, что кренделя вокруг неё выделывал. Страшно на миг стало, что не то что-нибудь сделает, не так запляшет, не так поймёт эту музыку развесёлую, не то, что ждут от неё выйдет. Н, успев насмотреться, как народ веселится, быстро поняла формулу их движений. Свободно, как просит тело двигаться в такт, да с притопом, да так, чтобы музыка тебя догоняла, а не ты её. Захотелось, вдруг, ей свободы этой понять, ощутить, как тело после стольких томительных дней оживает, да расслабляется. Повела глазами за Иваном, затем головой ему во след, потом телом за ним в круг, топнула ножкой, руки к бёдрам упёрла, повела плечиком, другим. И ноги сами подсказали, как идти с притопычем, как головкой вертеть. Сначала плавные движения, стали всё убыстряться, да всё резче плечиком, всё твёрже ножкой. Вот уж к Ивану подстрой находит, то ближе подплывёт, то дальше, то совсем подошла, левой рукой его левую подхватила, в круговую пошла. Раскраснелась, прядки выбились, сердце стучит и просит ещё и ещё… Давно не было весело ей так, накопила, видно, душа столько переживаний, что выливались они сейчас потоком буйным, стремительным. Всё уж сделано, нет дороги назад, пусть думают что хотят, а она теперь жена и право имеет выдохнуть.

И была барыня пьяна без вина, на последних аккордах выбилась из сил, к Ивану счастливой улыбкой обратилась, дышит глубоко, глаза горят, будто спрашивают: хорошо же, не посрамила тебя, хорошо ведь!

Репутация

Если бы Иван не сбивался с ритма сам по себе, он непременно бы сбился глядя на Анну. В ее танце не было напора мужчин и томного жеманства женщин. Сибирячки, большей частью плотные, налитые, тугие, (какое исключение Ольга!) шли по танцу, словно ледокол, раздвигая льдины. А Анна... Танцевала как бабочка. Она порхала, и каждое ее движение было выверенным, точным и к месту. Каждым своим жестом она словно складывала избу, и одно бревно плотно ложилось в паз другого. Иван так не умел...

Ай, как оглушительно хлопали и кричали Анне! Мастерство, оно ценится всеми. В этот миг она еще не стала своей, но сделала крохотный шажок в эту сторону. Теперь в ее сторону посматривали записные танцоры. И выкидывая очередные коленца, они словно спрашивали ее одними глазами – а так мол, ты можешь? Мол, мы тут не лыком шиты.

А вот Иван… Ивану становилось все хуже и хуже. Нет, он продолжал исправно улыбаться, чокаться, даже пытался танцевать. Но глаза его мутнели, язык заплетался все больше. Порой он просто останавливался, глядя на рюмку, словно забывал, что хотел сделать. Он стал каким-то более шумным, и в его речи стали проскальзывать слова и выражения, которых он обычно избегал. Не надо было быть доктором, чтобы понять, что жених напивается. Но он, казалось, не замечал этого, продолжая веселиться – и вливать в себя стакан за стаканом…

Репутация

Ответный взгляд Ивана ей не понравился тут же. В предчувствии беды, она, делая вид, что продолжает танцевальное па, схватила Ивана под руку и вывела к столу.

Гости могли заметить, как барышня начала хмурить брови и побледнела. Где та, недавно, пышущая энергией весёлая птаха? Она не отходила теперь от Ивана, пытаясь подходивших отвлечь на себя, разговор завязать или в шутку стакан отвести. Какое там! Её слабые попытки даже не замечались. Напором в пьяном порыве открытой русской души, шли гости на пролом, будто испытывая, сколько может выдержать человек.

- Иван Сидорович, не надо, остановитесь. Вам же плохо будет, стыд-то какой может настать. Прошу вас!

Анна в отчаянии начала искать глазами Матрёну. Увидев, бросилась через веселящуюся толпу к ней. Вцепилась ей в рукав:

- Пойдёмте, пойдёмте, - она пыталась перекричать гвалт и шум свадебной пирушки. – Там Иван…он очень пьян. Надо остановить это, зачем же они все к нему? Матронушка, увести его надо. Помогите. Обойдётся свадьба без жениха, к бесам порядки ваши!

Репутация

Матрена всплеснула руками и посмотрела на Анну с внезапным уважением.

- Умница вы моя! Порай, ой, пора! Давно я его таким не видела, он меру знает, но вот сегодня прямо как с цепи сорвался! Хоть вы это поняли! А то все прочим лестно выпить с ним на пару! И нету у нас такого обычая, чтобы жених в стельку напивался!

Охая и причитая Матрена подошла к Ивану.

- Иван Сидорович, Иван Сидорович, пора вам и честь знать! Невеста ждет, догуляют тут без вас! Вы и так всех уважили, никого не обделили!

Видимо, привычный голос пробился даже сквозь алкогольную завесу, и Иван застыл с поднесенным ко рту стаканом. Глядя осоловевшими глазами то на Матрену, то на Анну, он несколько раз моргнул, потом обернулся к очередному собеседнику.

- Так это... Свадьба... Вот тут жена моя! Не какая-то хухры-мухры! В столицах жила! Боярыня! И это, мне пора к ней...

- Иван Сидорович, ну на посошок! Как говорится, чтоб хер стоял и дети были!

Матрена неожиданно твердой рукой отвела стакан в сторону.

- Выпей за их здоровье с кем-то еще, а ему пора, молодая жена ждет, понимать должен!

Мужичок осклабился сально, хихикнул и опрокинул стакан сам. Рябушкин же почти уронит стакан на стол, расплескав беленькую. Поднялся, отяжелевший и неловкий, словно медведь. И сказал заплетающимся языком

- Обчеству низкий поклон и хорошо .. ик... погулять. А мне .. ик... пора...

И ухватил Анну за руку, прижимая к себе. Так и пошли они сквозь толпу - Иван посередине, а по бокам Анна и Матрена. На улице ему стало легче, видимо студеный воздух слегка его освежил, походка стала тверже, он меньше стал наваливаться на Матрену. Та явно привычно помогала ему идти. Большая практика? Или это она делала со своим мужем? Вот и дом. Как ни странна, заряда уличной бодрости хватило, чтобы подняться наверх без особых проблем. Они прошли в комнату Ивана. Она очень походила размерами и обстановкой на горницу Анны, только на стенах было развешено оружие, да стояла большая кровать, явно рассчитанная на двоих. Матрена завела их внутрь, помогла снять с него доху и усадить на край ложа.

- Ой, Анна Петровна, а дальше сами, совет вам, как говорится, да любовь.

Она мелко перекрестила Ивана, потом девушку. Явно хотела ее обнять, но сдержалась. И, постоянно оглядываясь, вышла из комнаты.

У Ивана все плыло перед глазами. Видимо последняя рюмка была лишней. Или не последняя и надо было остановиться раньше? Ведь свадьба же, как не уважить гостей, тем более, что он тут совсем один, без родителей, только жена, да, жена, вот...

Медленно он завалился на кровать, прямо так, в одежде, ноги в шегольских сапожках остались на полу, а Рябушкин захрапел, пуская слюни. Было понятно, что его уже не разбудить до утра, а то и до обеда...

Репутация

Анна не знала куда глаза деть, пока они с Матрёной вели под руки захмелевшего в конец жениха. Она старалась не слушать похабных шуточек в их сторону, надеясь, что все пьяны и не отдают себе отчёта. Завтра будет всем (всем!) стыдно. А она простит им это на обещание впредь знать границы и не забывать кто она такая. А сейчас, она позорно уходит с собственной свадьбы, жалея, что осталась так надолго. Надо было расспросить Матрёну, узнать, может и не обязательно было восседать на помосте перед гостями и раньше уйти. Но, что сделано, то сделано, назад не повернёшь.

Вот стоит молодая жена перед телом размякшем мужа своего, вздрогнула, когда дверь за Матрёной затворилась. Что делать теперь, а если проснётся, а если буянить начнёт? Помнила она, как бывало мужики на дворе напивались в стельку и морды бить начинали. Сразу таких гнали со двора с дальнейшей рекомендацией на работу их не брать.

Вздохнула тяжко, подошла ближе, за ногу мужа потянула, чтобы поднять на кровать. Тяжёлая. За сапог потянула, чтобы стащить. Не вышло с первого раза. Сбросила с рук, даже пнула слегка от досады ножкой. Села на стул, смотрит на него, вздрагивая при каждом храпе. Что если пьяница муж будет, вот так вечерами закидывать на кровать, а если рядом лечь заставит, куда бежать, как быть?

Сняла она венок с фатой, на стол положила. Встала опять, подошла тихонько к нему, наклонилась, рассматривать стала лицо его. Близко так и не боясь любопытства своего. Провела пальцем по бороде. Удивилась, что жёсткие, а кажется, как пух должна быть. Поправила прядь, на глаза беспорядком накинутую. «Муж» - вслух произнесла. До чего непривычно, какое-то странное и чужое слово было. Край простыни взяла, утёрла слюну, подбородок подобрав и голову на бок развернув, чтобы не храпел, как зверь дикий.

Принялась опять за сапоги. Путаясь в юбках своих длинных, кое как стащила один, завалилась аж на пол. Сидит, рукавом глаза вытирает, предательские слёзы, вдруг, застилать их стали. Со вторым сапогом, наловчившись, быстрее управилась. Собрала последние силы и ноги по одной на кровать затащила. Постояла, подумала, стоит ли дальше раздеть? Страшно стало, вдруг проснётся. Да и к утру холодно станет, замёрзнет ещё. Потянула покрывало из-под пьяного тела, сколько смогла вытянула и прикрыла Ивана.

Потом сняла свои сапожки, в руки взяла и пошла к двери, чтобы не слышно было, выглянула, прислушалась. Никого. Вышла тихонько и в свою горницу прошмыгнула. На столе лишь фата осталась лежать, белоснежным укором.

Репутация

Словно тяжелые молотки стучали в виски. Глаза резало так, словно их натирали песком, да там и оставили. Во рту... Словно бы нагадили кошки. Руки и ноги были словно отлиты из чугуна. Что, что со мной случилось? Иван застонал и поднял голову. Его комната. Он.. .Он спит в одежде. Хотя и без сапогов! Вчера... Вчера была свадьба. Свадьба. Он... Он напился. Так. А потом? что было потом? Страшась неизвестности, он повернул голову на другую сторону кровати. Там было пусто - и не примято. Он оглядел комнату, морщась от боли. Фата на столе белела знаком поражения. Иван застонал, обхватив голову руками. Хорош женишок!! Он встал, качнувшись. Стены вдруг закружили хоровод, а стол рывком прыгнул вперед. Иван вскинул непослушные руки и с грохотом упал на пол. Сапоги. С него сняли сапоги. Матрена? Или - неужели Анна Петровна? Поднялся, шатаясь. Помотал головой. И спустился вниз, к печи, задевая все углы, какие только можно.

Там хлопотала Матрена. Увидев Ивана, она подскочила к нему

- ах ты олух царя небесного, вы посмотрите на дурака! Нажрался на своей свадьбе, как свинья, только что не хрюкал! Позор! Вылупил свои бесстыжие зенки! Просрал ты Ванюша свое счастье! Да кабы мой муж, царство ему небесное, так бы меня в первую ночь миловал, я бы его ухватом в другой раз бы встретила! Да еще и гостья тут твоя... Это что за дела такие?

- Цыц, баба! Налей рассолу да дай умыться! И так башка трещит!

Матрена осеклась и налила рассолу. Иван залпом опрокинул в себя стакан, а потом сунул голову в кадку с водой. Полегчало - хотя и не очень.

- А где... супружница моя?

- Спит голубка одна в своей горенке, когда сокол сизокрылый, тьфу на тебя, беленькую жрет! Я ж наверх пошла, дай, думаю уберусь, а вон оно как вышло...

- А ... Где Ольга?

- Там, рядом со мной, чай не по чину ей горницу как Анне Петровне.

Медленно кивнув головой, Иван сказал.

- Правильно все. Я пойду с Ольгой поговорю...

Матрена распорядилась вчера положить ее внизу, на первом этаже, недалеко от своей каморки. Не очень высокий потолок, простые полати, нет застекленных окон. Уже не чулан, еще не комната. Там обычно ночевали приглашенные работники.

вытерев голову, Иван вздохнул - и дойдя до двери закутка, постучал в нее.

- Оля... ты спишь?

Репутация

Утро пробудило ярким тонким лучиком, просачившимся сквозь ставни прикрытые прям в окурат на лицо Ольге. Не открывая глаз, нежась на мягкой перине, сделала пару приятных потягушечек. Выспалась в доволь, как заново родилась.

- Свадьба....Церьковь...Танцы...

Мигом вскочила с кровати, как ошпаренная. Глазами большими бегает по каморке. Где она, как тут оказалась? У Ивана ли дома, али вывезли к кому на ночлег. Тщетно пыталась впомнить хоть что то после беглого взгяда с Иваном. Ничего...

Сердце забилось волнительно, слезы подступили к глазам:

- Да что ж проклятая что ли какая!!!!

И тут … Стук в дверь аккуратный. И … слава богу … знакомый, милый голос Ивана. Фух. У него. Зеркало, а где же зеркало, как встретить то его без причесаных волос, да неумытою. Рядом стол стоял, на котором стоял стакан с рассолом и чарка воды. Быстро лицо вымыла, простыней утерлась, волосы в косу нечесанную заплела.

- Да, да Иванушка, погоди секундочку! В порядок себя приведу.

Одела платье по скорому и к двери подбежала. Открыв дверь, увидела Ивана. Да так близко, как давно не видела. Помятый был с утра, но все равно мил сердцу. Видала она его уже таким.

- Доброго утро, Иван! Проходи. - вздохнула глобоко грудью, заволновалась. С каким настроем пришел, не понятно было. Но Олей назвал. Ни Ольгой, ни другим бранным словои, да и в комнату беспордонно не ворвался вроде.

Репутация

И знакомый голос из-за двери. Певучий и звонкий. Как тогда. Замычал Иван, от боли головной, да от звона в ушах, прислонился лбом к прохладному бревну. Вдохнул духовитый смолистый запах. Он же так старался отрезать то, что было. И вот - прошлое, как он думал, прошедшее, шагнуло к нему в облаке таких знакомых волос. Он зашел внутрь. Руки дернулись было обнять, прижать такое знакомое и уже такое чужое тело, но ... Не стал делать этого Иван. Вместо этого прислонился к притолоке, скрестил руки на груди

- Здравствуй, Оля. Вот уж кого не чаял увидеть, так это тебя. Сорока на хвосте принесла, что замуж тебя выдают. А я подумал, что сидишь ты с пяльцами, рубаху свадебную вышиваешь, жениху законному. Когда увидел, думал показалось. Ан нет, не показалось. Потому удивился сильно, да еще родителей твоих не видел. Чудно как-то. А я вот того, женился.

Он показал тусклый ободок колечка на пальце.

- Жена из самого Питеру приехала. Но ты видела ее, небось. Вот, значит. А как ты тут оказалась. Я .. я рад тебя видеть, это... просто... как-то оно больно нежданно вышло...

Конечно, это была не та встреча, от предвкушения которой он когда-то трепетал. Но ... много воды утекло с той поры в Енисее. Он выбрал свою дорогу, и не собирался с нее сворачивать. А Ольга, когда-то его Оля, была на этом пути чем-то непонятым. Даже угрозой - и то могла быть. Тут вам не Россия, тут Сибирь, где народ подобрался непокорный и гордый. Если мужик в случае беды хватался за икону, то сибиряк - за ружье или топор. Кто знает, какие мысли могли бродить в этой гордо вскинутой головке. А ну как словит он или Анна Петровна заряд медвежьей картечи брюхом - что тогда будет? Как тогда жить? Потому... потому смотрел, немного нахмурившись и ждал ответа. Чтобы понять, как себя с ней вести...

Репутация

- Ваня, родненький! Как соскучилась я! Прости меня глупую, что ерепенилалась. Характер свой показывала. Но это все от того, что любила тебя, девичья гордость сибирская. Давай бросим все, убежим прям сейчас, прям как есть.

Огромное желание было наброситься на него, да выпалить это все. Но понимала – нельзя. Слишком много времени прошло, да много воды утекло. И свадьба эта…

Про дела Олины знает, значит не безразлична судьба ему её. Улыбнулась ему краем уст и нежным голосом молвила.

-Прости Ваня меня, не со злого умысла в такой день появилась. Вижу знаешь, что за муж отдать хотели, а я не повиновалась. Неужто не знаешь за кого? За Заболотнева! – гнев в голосе Ольги появился –Я и Заболотнев!!! Представляешь!!! Собрала вещи свои на скорую руки и побежала куда глаза глядят. – Опустила голову, паузу сделала и нежно далее продолжила – К кому идти еще то было. Ноги сами к тебе в дом повели. Не знала я, что не ждешь меня. Думать не думала. Прости еще раз меня глупую, думала, что люба тебе еще ( говорила она нервничая и браслет в руках перебирая свой Иваном подаренный). [b]Но коли все так, видела как нежно на Анну смотришь, не буду вставать меж вами, заглушу чувства к тебе свои сильные. Любить не перестану, но любить одна буду. Счастья вам! Но прошу не гони меня, идти не куда мне. Назад пути нет. Если выгонишь – одна дорога! Не буду жить… Тут помогать могу, дом большой, дел много. Я много, много, чего могу. Все, что скажете делать буду. Да и Анне смогу подругой стать, одна ведь она тут. Кто подскажет ей жизнь нашу Сибирскую. Кто подскажет как с тобой вести себя, мне хорошо это ведано. – упала в колени к нему – Не гони!

Репутация

Ух как застучало сердце Ивана. Олю, его Оленьку, да за старика Заболотнева? Да как только могло в голову прийти, ужо он разберется! И осекся сразу. Не его она. У нее родители есть. Отец и мать. А он ей никто. да еще и женатый. И она ему, получается никто. Что было, что не было, все травой поросло. Но ушла она из дома. В никуда получается ушла. То есть уходила к нему, к Ивану. Но не может он взять ее уже никак к сердцу своему. А в дом может. Выдохнул он, посмотрел, все еще хмурясь, да подхватил за плечи, поднимая.

- Вставай, Оля, прошу тебя, чай, не чужой мне человек, придумаем что-то. Возьму я тебя в дом. Будешь этой, как ее, горчичной у жены моей, Анны Петровна. Правы ты - тяжко ей тут одной. А как поеду на прииск али в город, так меня неделю не будет. Верю я в тебя, и верю я тебе.

Но словно в голосе металл появился, лязгнуло что-то, полыхнули глаза его.

- Но не дай бог узнаю, что пакостить будешь, козни строить - рука не дрогнет. Пусть любовь тебе только хорошее подсказывает.

И добавил чуть мягче

- Эх, я думал и надеялся, что у тебя все хорошо с другим будет, раз со мной не вышло, а тут эвона как получается. Ладно. Справимся с бедой. Другого тебе жениха найдем. Родители твои остынут, поеду к ним, тебе прощения просить. Чай, сердце не каменное, пожалеют дочку. А пока пойдем к Матрене. Я-то после вчерашнего и на еду смотреть не могу, но ты наверняка кушать хочешь.

Репутация

Захлопнула Анна дверь за собой, спиной к двери прислонилась, перед глазами хоровод гостей мелькает, рожи пьяные, девки румяные, смеются все, хохочут, громче и громче гудит людской улей. И кажется ей, что над ней смеются, пальцем тычут: «Жена! Какая она жена? Вон мужик надрался от такой жены. Небось, боится трезвый-то к жене подойти. Барыня-то, барыня и делать-то ничего не может, а нос задирает. А что с того, под руки мужика всё равно взяла, слюни вытирать будет, никуда не денется…». Обхватила она голову руками, вырвался невольный стон. Как же теперь на люди показаться, что станет с ней дальше.

Прилегла на кровать, хоровод опять затягивает свою пляску, мочи нет терпеть. Хоть бы сном забыться, да не идёт. Начала стаскивать платье своё подвенечное, быстро так, в нетерпении, скинуть быстрей, будто горит оно на ней. Кинула его на пол у двери, ходить стала из угла в угол. Потом листок взяла и чернила, начала письмо домой писать.

Рассказать, что женой стала, как тут всё тяжело и непривычно, как в клетке живёт, мается. О страхе своём перед грозными мужиками дикими, о бабах, что смотрят на неё сквозь зависть и любопытство, как на зверюшку заморскую. Всё ей предоставляет хозяин, но не мила ей клетка золотая. И муж совсем не любит, не привыкнуть ей тут, не ужиться.

Перечитала то, что написала. Слезинка капнула на строчки, расплылись они, аккурат на слове «муж». Расплылось слово жучком, лапки во все стороны растопыривая. Встряхнула она головой, скомкала лист, отбросила. Новый взяла. Наново писать стала.

«Родные мои, батюшка и матушка, Вам моё почтение и любовь. Николенька и Алёшенька, как соскучилась по вам всем. Кажется, что не видела вас целую жизнь свою. Может, с пор тех и прошла у меня целая жизнь. Теперь я замужняя женщина, как и должно было случиться. За меня не переживайте, меня тут встретили, как полагается. Всё лучшее, уход и питание. Немного хворь с дороги на меня навалилась, но на ноги поставили быстро, теперь уже хорошо всё. Люди здесь весёлые, работящие. Совсем не такие, как в столице, привыкнуть к ним надо. Присмотреться и понять. Мы ведь с вами совсем не знаем русскую Сибирь, она совсем, совсем иная. А Иван Сидорович уважаемый здесь человек, дом имеет большой и дела идут исправно. Главное, есть у него прислужница Матрёна, доброй души человек, хоть и строгая. Греет мне душу, что она здесь, Лушу нашу напоминает. (привет ей от меня передайте сердечный).

Прошу Вас не беспокоиться за меня, у меня есть всё, что нужно. Только вот прошу вас прислать мне побольше красок и кистей моих, холсты, как сможете передайте оказией. Здесь чудесные виды, вы видеть это сможете. Рука просит на холст положить красоту эту. Простор такой, что землю видно до самого горизонта, кажется. И бело так, что только прищуром смотреть можно, боясь ослепнуть. А лесная сторона стоит щитом, в небо упираясь макушками. Я и не знала, что такие большие деревья могут быть. Им тут вольно и растут они, будто до Бога дотянуться хотят. Енисей рядом, но мощь его только предполагать могу, спит он подо льдом и снегами. Он же и дорога с миром внешним. Через него и пойдёт моя весточка к вам.

Не поминайте меня лихом, молитесь и надейтесь, что сведемся когда-нибудь. И я тоже молиться за это буду. Обнимаю вас крепко каждого. Целую бесконечно и люблю.

Ваша Анна.»

Хотела приписать Рябушкина, но рука не поднялась. Отложила письмо и, будто легче стало, будто с домом поговорила, ушли хороводы из головы. Усталость взяла своё, уснула Анна, кутаясь в перины пуховые.

…

Дверь скрипнула, Аннушка шевельнулась, кинула взгляд к двери. Мелькнуло платье цветное, показалось, что ахнул кто-то. Кто ж, как не Матрёнушка.

- Матрёна! – крикнула вслед Анна, приподнимаясь. – Не сплю я больше, зайдите же.

Сама боится, вдруг с Иваном что случилось, оставила не в лучшем состоянии его, а вдруг самогонка та погибельна. Поздно спохватилась, но как иначе.

Платье у двери, скомканный листок и исписанный на столе рядом с чернильницей, всё напоминало о беспокойной ночи.

Репутация

Как же приятен был голос Ивана и слова, что долетали до слуха Оли. Принял! Не чужая ему, думал о ней. Не удержалась, обхватила его крепко, крепко.

- Спасибо, Ваня! Я твоей доброты никогда не забуду. Тебе служить — запнулась на секунду — и Анне верно буду. Вот увидишь какими подругами еще будем! Родители.... Если сможешь, конечно, зайди к ним, успокой. Я даже обрывочка со словцом не оставила, на столько зла была. Мне показываться пока не стоит. Ну а уж про жениха ты загнул конечно. - махнула рукой игриво — Мне за все это не расплатится с тобой во век!

Я сейчас приведу себя в порядок и выйду. Познакомишь меня со всеми.

Когда Иван ушел, присела на край кровати и тепло по телу пошло приятное. Все не так уж и плохо начиналось.

- Зачем же он так хорош! Доброты в нем столько, сколько свет не видывал — думала Ольга, расчесывая свои густые, волнистые волосы. Даже как то странно не раздражали спутанные локоны. Прибрала кровать, вышла из комнаты.

Репутация

Матрена робко заглянула вовнутрь, видимо, надеялась найти Ивана. не найдя искомого, вздохнула и сказала

- Добрего утречка, Анна Петровна! Что же вы платье так вот неаккуратно бросили, чай не домотканная материя, шелк заморский или муслин.. ВЫ это платье еще дочке своей оставите, али невестке. Сейчас, Анна Петровна, я вниз быстренько спущусь и возвернусь обратно.

Быстренько не получилось, видимо, Матрена задержалась у печи на больший срок, чем планировала, зато появилась сразу с чаем в самоваре, с гроздью баранок, густо усыпанных маком, и баночкой меда. Споро и ладно выставила все на стол, налила кипяток, и поплыл по горнице густой запах таежного разнотравья, заваренного в пиале. Матрена уселась рядом и подперла как-то по бабьи щеку, с грустью глядя на Анну.

- А вы пейте чаек, Анна Петровна. Он такой, грустные мысли смывает. Перебрал вчера Иван Сидорович, ой, перебрал. Бывает тут иногда с мужиками, особенно зимой. Летом что, летом поле, летом лес. А что делать зимой? только сидеть на печи, да глушить горькую. Но вы не волнуйтесь, у Ивана Сидоровича такое редко бывает . Вот муж мой, покойный, царствие ему небесное, порой так напивался, что я ухватом от него отбивалась. А вам и тут повезло. Муж ваш просто заснул. Так что не волнуйтесь и не переживайте вы так, вы теперь мужняя жена, я вас слушаться должна как хозяйку...

В ее голосе отчетливо звучал страх. Оно и понятно. А ну как скажет жена - мол, не хочу такую ключницу, не люба она мне. И все, куда деваться Матрене? В приживалки к дочерям идти. Но прямо спросить - гордость не позволяет...

И Иван улыбнулся немного криво

- Да что там, пустое, давай, обустраивайся, да пошли уж. Ох, пойду пока еще рассолу выпью, а то голова сама не своя.

И ушел ...

Репутация

Анна спустила ноги на пол. Увидела своё платье, смутилась за такое своё пренебрежение к подвенечному наряду, но Матрёна быстро убежала, не дав девушке оправдаться.

А когда вернулась, платье с пола перекочевало на заправленную кровать, возлежало оно, как невеста в ожидании жениха.

Аннушка уже поправила причёску и оделась. Приведённая в порядок сидела за столом, где уже не виднелась ни чернильница, ни перо. Лежал только аккуратный квадратик приготовленного письма.

Поторопилась оправдать хоть немного поступок свой:

- Его почистить надобно, оно испачкано.

На белоснежном подоле виделся явный след от сапога.

И тут же, спохватившись, приняла у Матрёны баночку с мёдом, самовар помогла поставить. Вот ведь как, к столу не позвали, здесь, значит, чаёвничать будет, с ключницей. «Оно и к лучшему, - подумала девушка. – Но, может, Иван просто встать не в силах к завтраку».

- Скажи, как Иван? Заходила к нему? Ему плохо, он поднялся? Я не смогла его раздеть, не посмела, а ты так ушла быстро. Говорят, что с утра шибко плохо после водки.

Ах, как хотелось ей верить, что редко такое бывает в этом доме. И Пётр Лантухов напивался с горя, да когда вспоминал годы военные и своих сослуживцев. Тогда мать брала детей своих и увозила в деревню. «Воздуха глотнуть и здоровым духом напитаться. А у отца дела, покой ему надобен». Не показывали детям его состояния. Но они понимали всё или догадывались. Но с молоду не задумывались над этим и радовались просторной и свободной жизни в деревне, не замечая, как горевала матушка, как ходила бледная, места себе не находя.

- Как же, вот так прямо ухватом? А чего вы не убежали тогда, терпели? Вот так и жить в защите отбиваясь? – Аннушка в задумчивости взяла сушку, маковинки пальчиком ковыряя, чёрными точками стол осыпая. Видно, нервничает.

Потом взяла себя в руки, маковинки в ладошку собрала, на блюдце высыпала.

- А знаете что, раз я ваша хозяйка теперь, то слушаться меня должны. Договориться хочу. Вы тут хозяйничаете давно, знаете больше меня, вы научите, как мне быть, как вести себя, как так сделать, чтобы не боятся и муж не пил. И мне скучно здесь, не могу это скрыть, я помогать вам хочу. Научите, матушка, - Анна сложила руки, как в мольбе. Нет у неё тут матери родной, да братьев, которым всегда могла свои страхи поведать, открыться и знать, что поймут, посоветуют. Не было у неё, кроме, Матрёны в этом краю никого.

Репутация

Матрена вздохнула.

- Проснулся Иван Сидорович. Жив, хотя и не сказать, что здоров. Но тут вы правы, Анна Петровна, после такого выпитого чудо, что на своих ногах уже ходит. Вы не переживайте. Рассольчика ему налила. Холодной водой умылся. Оклемается скоро. Правда. вот, завтрак ему не нужен будет, но ничего, к обеду проголодается. Кабы свадьбу осенью играли, то сейчас бы опять надо было пить. Но зима, все по домам сидят, после вчерашнего отходят. Все вы правильно сделали, Анна Петровна.

Когда же услыхала про ухват, погрустнела Матрена, потупилась. вздохнула.

- Ох девочка... ой, простите, Анна Петровна. Пока молодая да задорная, так и думаешь - вот, ушла бы. А что делать с дитем на руках? или с двумя? Кому нужна я буду? В дом родительский не примут. куда податься? Как без мужика в хозяйстве-то? Да и потом, он только по пьяному делу бузил, так нормально жили. Эх, тяжко и с мужем, и без него. Но вам проще будет. Иван Сидорович редко пьет.

Услышав же просьбу, повеселела Матрена. Видать поняла, что прогонять не будут. Но тут же опять словно тучка набежала.

- Как с хозяйством - помогу. А вот как чтобы не пил - тут я не знаю. Самой путь искать придется. Нет у меня секретов таких. А скука дело наживное, вот родится ребеночек-то...

И осеклась тут же. Видать вспомнила опухшую от сна рожу Ивана. но нашлась тут же

- а летом у нас хорошо. ДА и сейчас не очень плохо. Вот вы болели просто, потому мы и на санках не катались, и не гуляли нигде. Вот бы и повеселились.

Вздохнула Аннушка, жив, значит, встанет скоро. Как к ней подойдёт теперь. Ведь муж, не чужой должен стать. И как ей его привечать, представить не могла. Показалось ей, что раньше легче и проще было. Выходила к столу, разговаривали, смеялись, доброй ночи желали. Хорошо было, почти привыкла она к таким дням. А что же теперь? Как теперь быть? Как же хотелось прижаться к материнской груди, высказать все свои беспокойства.

Услышав про деток, она удивлённо глянула на женщину. Отчего-то она даже не задумывалась, что у неё появятся дети. Во всяком случае в ближайшем будущем. Её осенило, ведь у неё может быть свой родной человечек. Мальчик или девочка за которым надо будет ухаживать и учить. Зимой на санях кататься, бабу снежную лепить, летом в Енисее купаться, ягоды собирать. А ведь, жизнь не закончилась, всё может быть ещё хорошо. Осенённая этим, вроде как естественным продолжением брака, она наивно, широко открыв глаза и вполне серьёзно удивилась:

- Да как же так, Матрёна? Дети. Так ведь он меня не любит.

Всплеснула руками Матрена.

- Да как же не любит-то? Просто ... просто он же человек простой, гимназиев не заканчивал. Слов красивых не знает. Обычаям вашим не обучен. Когда они тут с Тарасом Ивановичем сидели, Иван то Сидорович все удивлялся. Неужели, говорит, так вот и надо делать? Он же специально политесу учился, чтобы вам угодить. Как говорить, как подходить, что дарить. Да пока вы тут лежали, он чуть ли не по потолку бегал, все порывался в бане вас попарить, мол, пар дело такое, любую хворь выгонит. Насилу уговорила его подождать. А как смотрел он на вас на свадьбе! Как он слов найти рядом с вами не может, мычит, краснеет и теряется. Так что поверь, девонька, ой, простите, Анна Петровна, любит он вас. Просто ... сказать этого не умеет.

Поставила Анна локти на стол, все приличия отбросив, упёрла подбородок в ладони, призадумалась. А что, если права Матрёна. Вспоминать стала каждую встречу, как говорил, как терялся, как пыхтел, пытаясь, что-то объяснить. Всегда вежлив был и учтив. Ничего плохого не сделал за всё время. А что она ждала от него!? Воздыханий и записок любовных? Стихов и песен под окном? Или, чтобы на колени падал, руки и сердца прося? Нет, никто ей предложения не делал, сердце своё не предлагал, обручать не обручал, всё по чистому договорному условию. Вы нам деньги, мы вам дочь. Может, тут так принято, никто других предложений и не делает. Выдохнула глубоко, можно было подумать, что дух переводит после бега сильного.

- Специально учился…, - в задумчивости повторила. – Надо же.

Вдруг, схватила сушку и грызть стала, хрустко, громко, будто голодала неделю. Грызёт, не замечая ничего, будто в думку ушла глубокую. Будто мир этот Бахтинский повернулся для неё другой стороной. Не поймёт только какой. И что ей с этим делать. Рука за второй потянулась, затем за третьей. Не ела вчера весь день, да и накануне кусок в горло не шёл. Тут, вдруг, рукой своей Матрёнину прикрыла и говорит уже уверенней:

- Раз проснулся он, мне сходить, наверное, к нему надо, да? Или нехорошо это? – потом после паузы, опять задумчиво: - а глаза у него какие голубые, видела? Провалиться можно.