Там за туманами...

Репутация

Старый дом тихо скрипел половицами. Построенный еще в золотую эпоху Екатерины Великой, он знавал и лучшие времена. Его гулкие залы помнили грохот фейерверков в честь Чесмы, музыку балов, стук кавалерийских сапог и шуршание богато украшенных платьев. В его стенах рождались, жили, а иногда даже умирали вот уже четыре, нет пять поколений его семьи. Почему иногда? Потому что сыновья частенько гибли на войне. Рымник, Аустерлиц, Ватерлоо - не просто поля сражений из истории. Там, среди рева пушек и звона сабель жили сражались и умирали его предки. Да и сам он тоже хлебнул лиха на бастионах Севастополя почти тридцать лет назад. Казалось только вчера. А дочери... Что дочери. Они взрослели, тайком читали любовные романы, гадали на суженного - пока не улетали из родового гнезда навсегда, в белых платьях, со счастливыми лицами. Потом, годы спустя, они появлялись в гости, окруженные толпой галдящих детишек. И снова растворялись где-то в своих имениях.

Рука его, державшая свечу, задрожала. Но никогда, вы слышите никогда, его род не знал такого позора. Там, на резном дубовом столе белел листок приговора. Да, да, изящное и простое послание по сути было именно приговором. Хотя и неумело пряталось под надежду на спасение. Но какую цену надо будет заплатить? На мгновение мелькнула мысль скомкать дрянную бумажонку и вышвырнуть ее прочь. Но... Это даже не отсрочка, это просто красивый жест, который мало что изменит.

Он вздохнул. Опять ныли старые раны - к дождю. Откладывать было больше нельзя. Его род умел воевать, но не умел торговать. Блеск дворянской жизни затмевал медленно происходящие изменения. Мир менялся, а он нет. И теперь его имение, его родовое имение могло перейти в жадные чужие руки, если он... Если он не принесет жертву. Какой неслыханный позор! Трясущимися руками он налил немного коньяка. Выпил залпом, отбросив прочь смакование тонкого напитка. Дернул шнурок звонка.

Шаркающие шаги старой ключницы сопровождались покащливанием.

- Чего изволите, барин?

Глухой дребезжащий голос так подходил к обстановке, что мужчина вздрогнул.

- Позови барыню, Лукерья.

- какую именно, барин?

- Молодую. Анну. Скажи, батюшка ждет для серьезного разговора.

И погрузился в потертое старое кресло. Скрестив руки на груди, стал ждать, бросая взгляды на дверь и на листок бумаги на столе...

Репутация

В Дворянском гнезде, где жила семья Лантуховых, всегда дорожили традициями, в которых воспитывали детей. Это был их стиль жизни, образ мысли и мировоззрения. Преданность Родине, успех, уважение и процветание – главные заповеди их «кодекса». Анне с детства вложили в её головку, что человек должен исполнять особую миссию, данную свыше. И она росла с осознанием своей исключительности и избранности.

Сестёр у неё не было. Вопреки обычаям того времени, детей у Петра Лантухова было немного. Толи жена слаба к деторождению была, то ли Бог не давал. У Анюты было лишь два старших брата, которых она обожала, а они её любили и принимали за «своего парня», не притесняя, да и не балуя.

Братьев воспитывали, как подобает, на примерах бравых солдат и офицеров, на героях из былин и сказок. И всяческие их храбрые поступки поощрялись и вызывали гордость у отца. Анюта пыталась не отставать за мальчиками и тоже "заслужить похвалу. Изучая с ними языки, литературу, историю и географию, она успевала брать уроки не только положенные для правильного воспитания дамы высшего сословия. Вкупе с игрой на фортепьяно, рукоделием и уроками живописи, она не пренебрегала и верховой ездой, и закаливанием, и плаванием, и даже фехтованием.

Ни минуты не должно было пропадать за томным бездельем и непродуктивными мечтаниями. Но был у Анны укромный уголок, где она украдкой предавалась чтению новомодных романов и отдыхала от назиданий матушки.

Вот Лукерья и застала барышню там, укрывшуюся от домочадцев под раскидистым дубом, где у неё стояла скамеечка на которой она сидела, облокотясь о могучий ствол дерева и писала дневник, делясь с ним, как с лучшей подругой тайнами своей души и мечтами о прекрасном будущем.

Но старая ключница знала это «потайное» место своей подопечной и с лёгкостью нашла её, позвала в отцу:

- Батюшка вызывают. Сюрёзный разговор желает с вами произвести. Иди, голубушка, поспешай, у себя он.

Анна впорхнула в кабинет отца, румяная, не успев отойти от своих дневников и переживаний. Она поспешила к отцу, чтобы приветствовать.

Склонилась, поцеловала ему руку, потом кинулась на шею, обнять. Так искренне и естественно для любящей дочери, что его потрясло это жалостью и восторгом одновременно.

- Ты звал меня, папа. Хотел поговорить, и я здесь, - она отстранилась, увидев его озабоченное лицо, устыдилась своей ребяческой несдержанности. - Что-то серьёзное? Что-то случилось?

Она отошла на несколько шагов, выпрямившись в струнку, сложив руки на пышной юбке, приготовившись к «сюрёзному разговору».

Репутация

Когда она, его дочь, впорхнула в комнату, старые стены словно засветились от сияния ее молодости и свежести. Она была такая молодая и красивая, что он остро пожалел о своих годах, сединой окутавших его голову. Он вдохнул полной грудью аромат ее духов, ощутил тепло ее поцелуя - и еще раз залюбовался ею, когда та стала перед ним как новобранец на плацу.

- Кхе, кхе, ты моя девочка, как ты выросла и похорошела. Когда только успела из голенастой егозы вырасти в такую писаную красавицу. Вот тебе бы...

И он осекся. тебе бы блистать на балах, кружиться в вальсе с блестящими гвардейским офицерами, кружить им головы и заставлять живее биться их сердца. но... последний бал они давали почти 7 лет назад, да и прочие не спешили звать в гости обедневших соседей. Так, иногда собиралась дюжина-другая человек, но что это по сравнению с двумя сотнями, прожавших его на Крымскую войну? Стоило ли напоминать девушке про то, чего она была лишена - и, скорее всего, никогда уже не узнает? Потому он кашлянул и сказал более строгим голосом.

- ты же знаешь, дочь моя, что в жизни каждой девушки рано или поздно наступает момент, когда ей пора выходить замуж. Становиться хозяйкой в доме, рожать детей и заботиться о муже.

На мгновение захотелось остановиться. Поцеловать ее в лоб, сказать, что нет, ничего, он позовет ее позднее, и забыть как страшный сон про чудовищное по сути письмо. Но... Он обязан подумать и о других. И словно идя в штыковую на редутах Севастополя, старый седой Петр сказал решительно.

- так вот. Пришла пора и тебе. Я.... тебя сосватали и я... я... я дал свое согласие.

Его голос стал тише от затаенной боли. Слова словно не хотели покидать его больное горло, мучительно царапая гортань.

- правда, твой жених живет у черта на куличках, в Сибири. И он... он разбогатевший старатель.

последние слова он произнес свистящим шепотом. не князь, не дворянин, не личный дворянин, а просто старатель - даже не купец, а просто крестьянин. Да, он молод, но его отца вполне могли пороть на псарне. А теперь приходится отдавать за него дочь, единственную отраду на старости лет. Петр поднял голову и посмотрел прямо в глаза своей дочери.

Главное было произнесено - и оставалось ждать, что скажет она.

Репутация

Замуж! Резануло в груди. Замуж… сколько дум и мечтаний было у Аннушки, читающей романы о любви возвышенной и страстной, что и помыслить не могла, что замужество её не будет овеяно не менее романтическим шлейфом. Жила в предвкушении своей истории любви и пылких чувств. И тут приговором прозвучали слова, не укладывающиеся в сознании.

- ПапА, вы, должно быть шутите и испытываете меня. Я преданная и послушная дочь, но это слишком жестоко по отношению ко мне. Я не заслужила таких проверок, - голос её задрожал и на глазах навернулись слёзы. Она пыталась сдержаться, высоко подняв голову, чтобы не показать их.

- Вы шутите, да? – едва слышно повторила она, хватаясь за соломинку. Но нет, она не видела затаённой шутливой искорки в глазах отца, которые смотрели на неё толи с сожалением, толи извиняясь, но при этом решительно и серьёзно.

Негоже было показывать признаки «слабости», слезы и жалобы на превратности судьбы, были их проявлением, а она всегда тянулась за братьями и не выказывала никаких сантиментов, особенно при отце. С детства она воспитывала в себе самообладание. Но этот удар был сильным, она едва стояла на ногах, дабы не упасть в обморок дышала глубоко и медленно. В голове лишь одно:

«Засмейтесь, батюшка, засмейтесь! Вот сейчас, пока не поздно! Ну же!»

Репутация

Он медленно покачал головой. Как же хотелось ему обнять, ее, засмеяться вместе с ней, слыша ее переливчатый звонкий смех, как же хотелось сказать своей дочери, что все шутка, что все морок, что все не так. Но он не мог. В груди давило, он дышал тяжело, словно после атаки, лицо покраснело. Руки не находили себе места на столе, не касаясь, однако, проклятого белого листа. Отец и дочь – являли собой явную и неприкрытую муку.

- Нет, доченька, нет, это не проверка, это … это судьба.

Он рванул воротник потрепанного мундира, в котором обычно ходил дома, словно это могло помочь дышать.

- ты же знаешь, что наше имение в закладе. Проценты растут, крестьяне не работают как надо, выкупные платежи не покрывают ничего. Еще полгода, максимум год – и нас выгонят из нашего родового имения. Анна, ты представляешь себе этот позор? А старатель, этот самый Иван Рябушкин, готов выкупить все наши векселя, готов Заплатить нам столько денег, чтобы мы смогли развернуться и выбраться из долговой кабалы.

Старый солдат поднялся и на негнущихся ногах доковылял до дочери. Обнял её вздрагивающие плечи.

- доченька, вопрос не в том, выходить за него или нет. А в том, чтобы или спасти имение сейчас или потерять его. И все равно быть вынужденным пойти на мезальянс. Но уже вообще без ничего. Поверь, я сказал да с тяжелым сердцем. Но я верю в тебя, моя дочка. Ты сможешь, ты устоишь, ты справишься!

Репутация

- Судьба?! – голос сорвался вместе с очередным выдохом. – Вы называете это судьбой? Меня меняете на имение и это моя судьба? Вы меня продаёте!

Она дёрнула плечами, освобождаясь от успокаивающих объятий и выбежала из кабинета. Закатывать истерику при отце она не хотела. Обида, злость, гнев и несправедливость гнали её из дома. Она бежала, будто пытаясь убежать от свалившейся новости. Чудом ноги не запутались в длинной юбке, волосы разлетелись от вылетевших шпилек, а слёзы не успевали высохнуть на ветру. Не добежала Анна до скамеечки своей всего несколько шажков, упала на землю и вслух разрыдалась, молотя кулачками в землю:

- Гадко, гадко, гадко.

Долго рыдала она в своём потаённом местечке, пока усталость не взяла верх. Опрокинулась на спину и смотрела в небо, завидуя уплывающим облакам. А слёзы продолжали течь сами собой. Сил подняться не было, хотелось вот так срастись с землёй навеки, раз нельзя уплыть вместе с облаками. Лучше в землю лечь сразу и не страдать, всё равно жизнь закончилась.

Лукерья, видевшая, как барыня сбежала с крыльца, земли под ногами не видя, поохала, головой покачала. А заприметив, что к себе под дубок укрылась голубушка, перекрестила ей вслед и делами своими занялась. Но, как долго не возвращалась Анна, забеспокоилась и засеменила к подопечной своей, бормоча себе под нос:

- Что он там окаянный наговорил девчонке, расстроил как, ажна забылась барышня и к ужину не собирается. Неужно прогневался так на дочь, что сюрьёзней и некуда. Таку девку обидеть грех, не могла она заслужить слёзы от отца сваво. Не могла.

Увидев распростёртую на земле девицу, запричитала она, испугавшись, не случилось ли худшее, кинулась к ней, подняла голову, на грудь свою мягкую уложила, закачала, как дитя малое:

- Ух, жива, молодушка. Только слёзы глаза залили, затопили всё кругом. Что ж ты доводишь себя так, дочка, ажна вон икать начала так, что дуб того и гляди рухнет.

Уже было успокоилась Анна в забытьё уйдя, как тут снова всколыхнула всё старая ключница, вновь зарыдала барышня.

- Они меня…они меня замуж..а я..*ик.*..я даже знать не знаю, ведать не ведаю кому отдают…за что? Долги эти проклятые… *ик* … в Сибирь. Как на каторгу…к старику, небось, зажиточному, что деньгами сорит, да излишествует, раз такое удумал. Зачем ему это? Я-то за что-о-оо…

И опять слезами грудь старухе поливать. Утёрла та своим подолом нос девке.

- Ну, нашла отчего сопли размазывать. Ешо не знаешь ничего, а уже на каторгу себя сослала. Неужно думаешь, батюшка плохого тебе хочет. Выбрал, небось, удалого жениха, да щедрого. А не молодого, так что же. Знамо для дела так надо. Старый он-то, может, и получше молодого-то. А ты семью спасать будешь, подвиг великий сделатся. И не зряшно выйдет, что ты дочь отца сваво. А ты сильная, ты справишься.

- И отец так сказал, - всхлипнула Анюта. – Что сильная я, что справлюсь. А я не хочу так, я по любви хочу, чтобы сердце заходилось, чтобы…

И опять в слёзы себя жалея. Погладила по голове Лукерья, заулыбалась, своё вспоминая.

- О, зайдётся ещё сердечко, ой зайдётся. Я вот свово мужика только в церкови и увидела. А боялась-то как. А потом ничего, зашлося, ох, зашлося. Не сразу, нет, поплакала маненько. И ты поплачь, хужее не будет.

Посидели немного, погоревали вдвоём, попеняли на бабью судьбу, будто одна она у них. У барыни со служанкой. Да, в делах таких, доля-то одна у баб, как ни крути.

Отвела Лукерья в дом Анну, умыла водой холодной, волосы подобрала, заплела.

Понимала девушка, что полностью зависела от воли родителей. Выбор невелик. Сбежать - так погибнешь одна, да имение пропадёт. Утопиться – так горе вдвойне родным. В Сибирь уехать - там уже можно и кончить жизнь, имение-то выкуплено к тому будет.

Вернулась она к отцу и с головой, гордо поднятой, отвечала ему:

- Я согласна исполнить свой долг перед Вами. Вы меня растили, воспитывали. Всем обязана Вам и долг свой знаю. Если под угрозой благополучие семьи и честь рода нашего, и моя жертва не запятнает его ещё бОльшим позором, согласна я уехать и… проститься с Вами.

Посмотрела она отцу в глаза и не отвела больше взгляда.

Репутация

Упорхнула белой птицей дочь его. его кровинушка. Вот так. Сначала из кабинета, потом из имения, потом из их жизни. Туда, на Восток, за Урал, реки и леса. Кольнуло у груди. Когда письмо пришло, Петр навел справки про этого Рябушкина. Увы, никто не знал его, хотя банк и подтвердил наличие денег. Дескать еще один миллионщик. Тогда нашел это место на карте - даль несусветная, не Камчатка, но тоже глушь страшная. Не прокатишься на недельку в гости - и не дождешься дочку обратно с внуками. Навсегда.

Он упал в кресло. Как легко было на войне. Нет. Не легко. Понятно. Вот тут друзья, вот тут враги. Первых охраняй, вторых убивай. И даже когда приходилось посылать кого-то на смерть, чтобы спасти остальных - так на то и война. Сегодня спасешь ты, завтра спасут тебя. А если не победишь, то все жертвы окажутся напрасными. Но тут. Что делать тут. Защищал Родину, создавал семью, строил дом - все увязано в тесный узел. А тут, чтобы спасти дом и семью, надо отдавать дочь - ведь тоже семья. Но ... Как же тяжка доля родителя. Правильно сказала Анна - Гадко. Дай бог тебе, девочка, никогда не принимать таких решений. Дай бог тебе счастья. И если я не смог дать его здесь - пусть оно найдется хотя бы в Сибири. А я ... я поставлю свечку в храме. И буду ставить ее каждый день, до конца жизни, впрочем, он не за горами, но ты... Живи и будь счастлива.

Так сидел он долго, без движения, без мыслей, словно в дурмане, окутанный воспоминаниями. Розовый комочек в пене кружевных пеленок, орущий, стоило оторвать от кормилицы. Маленькая куколка, с серьезным лицом читающая Пушкина на Рождество. Голенастая стрекоза, берущая уроки верховой езды и старающаяся не отставать от старших братьев. Девушка, вошедшая в пору замужества - как, когда все это успело пролететь мимо.

Хлопание двери вырвало его из медленных тягучих дум. Он встал, чтобы услышать слова Анны. Он не сомневался в них, в ее ответе, и все же был за нее горд и рад. Как горд за солдата, который не запятнал честь мундира даже в проигранном сражении.

- да, дочь моя, ты спасешь семью. Спасибо тебе, и .. прости своего старого отца. Веди я дела лучше, тебе не пришлось бы уехать.

Поколебавшись, он добавил, понизив голос.

- не хотел тебе говорить, чтобы не расстраивать еще больше, но дело не только в имении. Николай же учится в Морском Корпусе не на казенный кошт, и если я не заплачу, то его отчислят. А он мальчик гордый, может и сорваться, и натворить такое..., чтобы смыть позор. Так что ты спасаешь и нас, и имение, и своего брата.

Тут он заморгал часто-часто и скупая мужская слеза скатилась по морщинистой щеке.

- ах ты незадача какая, пылинка в глаз попала

Он вытер галаз и обнял дочь - и стоял так долго, вдыхая ее запах и ощущая щекой ее дыхание. Потом отстранился и сказал безжизненным голосом.

- Что ж, начинай собираться, Аннушка. До конца недели ты должна будешь уехать

Он не стал говорить, что таково было условие Рябушкина, наложенное на требование Земельного банка. Он посмотрел в глаза дочери и выдохнул

- Будь счастлива. И прости, если сможешь

После чего взмахом руки отослал ее из комнаты...

Репутация

Молча стояла Анна перед отцом, не шелохнувшись, будто не слышала, как в себя ушла, подчиняясь воле родителя. Как солдатик оловянный для приказов приготовленный. Когда обнял её Пётр тоже смолчала, лишь дыхание её прерывистое и тяжелое слышал отец. Вздрогнула всего разок, будто водой окатили нежданно, когда срок указал он дочери.

«Неделя! Мыслимо ли это все дела свои закончить, собраться, да ум свой привести в смирение. За что же так скоро, отец?…» - не задан и этот вопрос остался. Всё молчала Анна и ждала, когда кончит батюшка свою волю молвить. Лишь увидев на щеке блеснувшую слезинку, защемило сердечко, жалко отца стало, но и тут не дрогнула, достояла до конца и так же молча пошла, лишь в дверях обернулась:

- Бог простит.

Выйдя, заметалась она, забилась, будто в клетке, не зная, что делать ей, с чего начать, где спастись, как силы набраться, чтобы перенести это.

Думала она много в эти дни, ходила по комнатам, как не своя, отчуждая себя от дома. Даже Бога молила, чтобы быстрее забыть помог родные стены, понимала она, что вернуться, может быть, не придётся. Если придётся на чужбине жизнь коротать, так хоть не мучить себя привязанностью к дому. Мучительно долго неделя тянулась, вопреки скорому сроку. Слишком много всего передумать успела и решений разных в голове отложить. Вещи же почти не собирала, лишь головой кивала, когда Лукерья, которая поставлена была барыне молодой помочь, показывала, да спрашивала: «Это надоть?».

Собрала лишь сумку свою, куда дневник положила, что теперь начнёт новую главу, всё прежнее перечеркнув, да ещё тетрадок, заметки путевые делать. Да и не собиралась она с собой ничего брать, да хоть совсем без ничего отправили, она не воспротивилась бы. До того невыносима была ей сама мысль, что приедет в Сибирь чужую, да к чужому мужику, так само собой решалось, что не будет этого. Пусть лишь решиться вопрос с имением, да с деньгами, а там и не задержится она, убежит, или кончит всё, как и не было.

А как-то решила с братом Алексеем поговорить, да поделиться с ним, рассказав, что слышала, как сурова та сторона, куда отправляют её, как тяжко ей там будет, что зверь по улицам ходит, да какие просторы там, да леса густые, что пропасть не мудрено.

-Достань мне нож такой, чтобы спрятать можно было за сапожок прицепив или к корсету тайно. Помоги, Лёша, мне защита нужна будет. Вдруг отобьюсь, если зверь какой нападёт, а защиты рядом нет. Только родителям говорить не надо, им беспокойство только, пусть не думают лишний раз, что опасность ждёт на пути. Меньше думать об этом. Меньше, – уже и себя успокаивая, закончила она просьбу.

Репутация

Когда Анна, поджав губы, уронила тяжкое как камень - Бога простит - отец ощутил лишь тянущую пустоту там, где было сердце. И понял, что эту тупая боль не уйдет до конца жизни. Он без сил упал на диван и впервые за много лет напился - в хлам. Словно надеясь, что алкогольный дурман вытравит осознание факта - он продал дочь. и она его не простит.

Пока Анна собиралась в дорогу, отец ее почти не показывался на глаза. Утром, сразу после завтрака, он запирался в своем кабинете и выходил оттуда только к ужину. А то и не выходил, и Лукерья относила ему туда ветчину, хлеб и сыр. А еще она относила туда темные пыльные бутылки из винного погреба. Впрочем, Петр не выглядел пьяным, просто его движения стали замедленными, а речь более рваной.

Мать же почти беспрерывно плакала, но после разговора на повышенных тонах с мужем перечить ему не решалась.

Алексей, услышав просьбу, кивнул серьезно. И обещал помочь. Но следующий день в комнате Анны появились отец и сын вместе. Одно ухо Алексея было несколько опухшим и красным. Отце выглядел собранным, но рассерженным.

-Дочь моя, несмотря ни на что, ты все равно остаешься моей дочерью. И прошу тебя не забывать об этом! Ты можешь рассчитывать на мою помощь.

с этими словами он протянул ей тонкий, не очень длинный клинок с ручкой, богато украшенной серебряной чеканкой. Анна много раз видела его в коллекции отца и отлично знала его историю. Когда Петр служил на Кавказе, его отряд преследовал банду черкесов. И настиг ее у аула Хаджох, где клокочущая река вырывается на равнину. Бой был жаркий. Черкесы навалились на русских яростно и бесшабашно. Но горская удаль наткнулась на русское упорство. Черкесы не выдержали накала боя и брызнули врассыпную. Петр стал преследовать самого богато одетого черкеса. Тот уходил в горное ущелье. И там, возле водопадов Руфабго, он сошлись в смертельном бою. Черкес остался лежать там, а Петр получил рану на руке - и клинок дамасской стали. В детстве и Николай, и Алексей, и даже Анна отведали розог (или подзатыльников), когда пытались играть с этим клинком. А вот теперь сам отец отдает его Анне!

не говоря больше ни слова, Петр вышел из комнаты. А Алексей пожал плечами.

В самый последний вечер перед отъездом вернулся из Кронштадта Николай, где он проходил практику на строящемся крейсере Дмитрий Донской. Он сразу же бросился в комнату сестры. Высокий, стройный, затянутый в черный мундир, он, казалось пропах солью и морским ветром.

- Анна, дорогая, как ты могла согласится на такое! Сейчас, слава богу, просвещенный 19 век, а не времена домостроя. Ты уже взрослая девушка и сама можешь решать свою судьбу! У тебя прекрасное образование и ему не стоит пропадать в этой ужасной Сибири. Давай, немедленно пойдем к отцу и заставим его отказаться от этой бредовой затеи!

Репутация

Отдал отец дочке клинок, что символом его победы над главой банды черкесов был. Какая теперь честь клинку будет, то не известно. То ли подарок на прощанье, то ли оружие, в случае чего честь свою отстоять. Как оставляют себе солдаты последнюю пулю, чтобы в плен не отдаться, так и Анна. Взяв его, сильнее себя почувствовала. Даже, если и не воспользуется, так залогом её смелости будет.

Поклонилась она отцу за это, приняла клинок, задержала его ладони в своих, наклонилась поцеловала отцу руки. Глаза потупила, тихо «спасибо» сказала.

Как отец вышел, глянула с укоризной на Алексея - как мог наказ её так выполнить, что отец прознал. Но упрекать не стала. Мало времени осталось видеться, некогда было обиды разводить, да выяснять, чья правда. Не хватать ей братьев будет больше, чем кого бы то ни было.

Как собрали её мамки, ей не интересно было, боялась она того, что не успеет со старшим братом увидеться. Но напрасно тревожилась. В последний денёк Николай успел, ворвался, как свежий глоток воздуха.

- Успел! – повисла Анютка на шее брата, радёхонька. Потом за руки взяла его, отстранилась назад. – Какой же ты стал! Ты ведь и сам не знаешь какой ты, Коленька. Вымахал, да возмужал. Как же я рада, что ты дома. Нет, ты определённо дамочек с ума сводишь!

Но не смогла она заговорить его, да показать, что всё хорошо у ней. С порога Николай заявил, что думал.

Ах, как сначала загорелись глазки у Анны. Промелькнула мысль, что всё это сном было, что всё не так, всё вернуть назад можно. Вот сейчас сядут на совете домашнем и решат всё иначе. И никуда ехать не надо будет, ещё и посмеются над этим. Надежда эта волной захлестнула, разрумянив щёки, да заставив её опять на шею к брату кинуться, как к спасителю. Но быстро волна схлынула. Вспомнила она, что отец про брата и учёбу его сказывал. Устыдилась такому малодушию своему. Много на кон поставлено, много перевернулось в сердце у всех за эту неделю. И у неё, и у отца, и у матери. Половину лиха пережили, нечего назад поворачивать. Не видел Николай лица сестры, что в плечо ему уткнула, как сошла с лица её улыбка и серьёзной стала, вновь в точку одну смотрит.

- Нет, Николенька, решено уже всё. Ты не переживай, неужто я пропаду. А вот и не пропаду! Нигде не пропаду, хоть в Сибири, хоть у чёрта на куличках! Думаешь, там люди не живут? А ты ко мне в гости приедешь. Когда-нибудь вдруг случится, обещай, что не забудешь. Я вам письма писать буду. Отвечай, не забывай и Алексея береги. А пуще отца с матерью. Не серчай только на отца, нелегко ему решение далось, сам не свой всю неделю. Пережить только надо это всё. А там, как Бог поможет, так и будет.

Весь последний день с братьями наговориться не могла. Вспоминали они свои шалости детские да ссоры безобидные. И смеялась она от души, когда Алексей байки, да шутки кадетские травил, да заслушивалась, когда Николай рассказы морских офицеров на свой лад рассказывал, по комнате расхаживая, целое представление устраивая.

Но всякий день заканчивается. И плохой и хороший.

Наступил день отъезда.Она распрощалась со всеми домочадцами, обещая писать письма, как можно чаще. Обняла матушку, утёрла ей платком мокрое и опухшее от слёз лицо, сама еле сдерживая слёзы.

- Не надо, маменька, лишнее это, не в помощь совсем.

К отцу подошла. Её всегда учили, что любые трудности и удары судьбы нужно было переносить мужественно, не падая духом и не теряя собственного достоинства. И, держала в себе столько невысказанности, тяжкой ношей на себя взвалив, что хватило её лишь на то, чтобы стоять, обняв, сглатывая ком, что стоял в горле. Многое хотелось сказать в эту последнюю минуту, многое.

- Я медведей боюсь…, - вдруг вырвалась нелепая фраза, которая заключила в себе всё то негодование и противление своей предрешенной судьбе, что более и говорить не стоило. Всё ясно было без слов. Она почти сдалась и смирилась, лишь так высказав своё отношение к злодейской выходке родителя.

Карету загрузили вещами барышни, о чём громко возвестили рабочие. Быстро чмокнула она колючую щёку, схватила свои любимые книги, тщательно обвязанные верёвкой и спешно направилась к карете.

Репутация

Вот и все. День, который все равно наступил. Вещи уложены. Подорожная выписана. Карета подана. Осталось только обняться на прощание, поцеловаться - и все. он останется в имении с женой, потемневшей от горя. Конечно, есть еще сыновья, но их офицерская доля может забросить на край земли. И какой тогда прок в спасенном родовом гнезде? Если птенцы выпорхнули из него - и разлетелись кто куда? но нет, он будет гнать эти мысли. Все сделано. Как и должно быть.

Несмотря на всю боль и грусть момента, фраза о медведях заставила его фыркнуть.

- Медведи, доченька, боятся пуль, рогатин - и неожиданностей. Я уже молчу про огонь. Надеюсь, твой будущий муж не отдаст тебя им на растерзание. Будь счастлива. Вы с ним молоды, и вы сможете ужиться друг с другом. Прощай.

Голосила жена. Кусали губы Николай и Алексей. И он сам вытер невольно скатившуюся слезинку, когда карета вырулила с аллеи - и исчезла вдали, только пыль столбом, быстро оседающая. И.. ничего более. Анна уехала.

Странствие же ее было долгим. Чем дальше на восток катилась карета, тем меньше людей и деревень встречалось на ее пути. Унылые постоялые дворы, пропахшие квашенной капустой. Плохая еда, и то, частенько сводящаяся к карюхе хлеба и ковшику кваса. Долгие часы ожидания свежих лошадей. Грубость ямщиков. Лето закончилось, а дорога нет. Она казалась бесконечной. Потом резко похолодало, и в воздухе закружились первые белые мухи (сентябрь!). Карета сменилась санями, а дорога, хотя и белеющая от снега, оставалась той же. Мрачной, унылой, бесконечной.

Первая долгая остановка случилась на одной широкой реке. Приедь Анна пораньше, она бы поменяла карету на лодку. Но сейчас наступил тот самый момент, когда лед стал уже достаточно толстым, чтобы не пускать корабли, но недостаточно прочным, чтобы выдержать сани. Потому - постоялый двор с низким потолком, постоянной полутьмой и ответом каждое утро: нет, барыня, пока нет, надо подождать.

Разумеется, Анна обратила на себя внимание. Одинокая красивая девушка была необычной в эти местах. Но она была дворянкой, и мало кто решался к ней подойти. Но вот однажды, когда она обедала (черный хлеб и кислые щи!) на постоялый двор вломился офицер. Красный с мороза, он сразу подошел к девушке, поклонился, щелкнул каблуками.

- Ротмистр Приходько, Степан Иванович. к вашим услугам, для друзей можно просто Степан. Служу тут государю, слежу за местными людишками да за ссыльными левоционерами. Позвольте присесть?

И куда-то вглубь

- Авдотья! Графинчик беленькой мне!

Было ему около 30 лет, что для ротмистра было в целом нормально. Но вид он имел немного потасканный. Нет, видно что за мундиром следил, за собой следил, но уже не так тщательно, как могла привыкнуть Анна. К тому же нос его был красным не от мороза или природы, а от частой выпивки.

Репутация

Много времени у Аннушки было в дороге тряской. Невозможно было и представить, что так долго добираться надо будет. Бесконечным казался путь. Представлялось ей, что это уже и началась её жизнь вне имения. Так и будет она колесить по свету от одной деревни до другой всю оставшуюся жизнь. Смотреть, как люди на Руси живут, да как выживают. И не виделось конца этому пути, и не верилось, что наступит он. Представлялось ей, что и нет вовсе никакого жениха, отправили её на погибель, кто-то батюшку подвёл, подставил сильно. Выманил дочь из дому, теперь неизвестность, топь и погибель. Где-то в одной из таких деревенек таёжных, в глухомани и бросит её ямщик. И останется она одна у дикой реки.

Какие только ужасы не рисовало воображение девушки. А меж тем, каждый день надежду на возврат отбирал, каждая пройденная верста обрывала пуповину с прошлой жизнью. Пыталась она успокаиваться за чтением книг, да не больно это давалось в тряске каретной. Строчку прочесть - мучение. Поэтому, она больше по памяти читала знакомое, чтобы унять свой страх. Или в окно смотрела на просторы необъятные. Глаза, минуя рассудок, видели красоту и восхищались ширью и богатствами природы.

На дворах постоялых неуютно ей было. Не отдыхала она на них, только больше уставала, глядя на житьё и бедность, осознавая, что и её такая судьба ждёт. Уж лучше катить без остановки, не задерживаться, не привыкать. Никак не могла она в толк взять, как мог человек зажиточный в такие глухие, да дикие места забраться. От этого пуще страх об обмане её мучил.

Постоялый двор, где с каретой распрощаться надо было, задержал её сверх меры. Уж до того тошно было, что каждый день и начинать не хотелось. И ком в горло не лез. На щи и смотреть не могла, ела неохотно, несмотря на то, что задерживалась за столом надолго.

Вот в такой грусти и застал её ротмистр Приходько, мороз в дом занесший и наглостью своей поразивший.

Не успела она за стол пригласить, распорядился уже о водочке. Ничего не оставалось, как махнуть рукой на противоположный край стола:

- Милости прошу, Степан Иванович, - и Авдотье, когда та графин со стопкой подала: - Щей и хлеба подайте ещё.

От долгого молчания она даже рада была, что есть с кем поговорить. Да и человек, вроде, порядочный, служивый, знает тут должно быть многих, раз следить приставлен.

- Анна Петровна Лантухова. Путешествую в Сибирь, к жениху еду. Должно быть, скоро уже, - сразу представилась она. – Вы должны знать, он здесь богатый человек Рябушкин Иван Сидорович.

Она вопросительно и с надеждой глянула на нежданного собеседника. Аж ложку отложила, любопытно ей стало, что сказывают люди о её будущем суженом. Спрашивала по дороге крестьянских баб, да мужиков. Да никто ничего сказать не мог. Может этот служивый страхи её развеет.

Репутация

- ну, за знакомство!

Рюмка, заполненная до краев, исчезла в глотке ротмистра с просто молниеносной быстротой, только кадык дернулся. Он только крякнул, вытирая ус обшлагом рукава и занюхивая черствой корочкой хлеба. Но услышав имя жениха, он словно напрягся, несильно и незаметно, словно имя несло угрозу, а может и показалось-то Аннушке что-то, все же первый раз человека видит, ошибиться ой как легко.

- так вот оно что... я то думал, грешным делом, что вас сослали сюда, а у вас вот оно как все серьезно. Жених значит...

Он покрутил головой, словно пышный и мягкий соболиный воротник стал ему вдруг тесным.

- ну что я могу сказать. Иван Сидорович серьезный мужчина. Правда, мы с ним не пересекались, он делами ворочает верст на 500 к северу, но тут у нас Сибирь, народу не так, чтобы много, потому мы друг о друге много что знаем.

Он налил себе еще одну стопочку, и спохватившись, налил рюмку и Анне.

- ну, за удачу! чтобы здоровье было и деньги не переводились.

И вторая рюмка скользнула за первой с той же легкостью.

- повезло вашему Ивану, ой повезло. Был же он никто, и звали его никак, но вот копнул где-то в речке тайной - и стал самый богатым золотодобытчиком на реке. Золота у него немеряно, порой даже странно становится. Многие достойные люди служат тут годами, без замечаний и наказаний, а повезло чужаку пришлому. Шепчутся порой, что заключил он сделку с чертом, и что в его доме творится нечто страшное. Но вы не верьте, то все слухи, он православный, храм посещает, на церкву жертвует... Ну, давайте за господа Христа нашего

И очередная рюмка влилась в ротмистра.

- Но все же Анна Петровна, я бы на вашем месте поостерёгся ехать к Ивану-то. Нет, ежели гувернаткой или еще как- куда ни шло. Но вот женой - не советую вам, ой как не советую...

И замолчал ротмистр бравый, явно ожидая вопроса от собеседницы своей, да глядя на графинчик опустевший, намекая, что надо бы и угостить служивого...

Репутация

Налитую рюмку Анна отодвинула, сосредоточено слушая, что говорит Степан, на тост лишь кивнула быстрёхонько. И перекрестилась спешно, когда про чёрта услышала, проигнорировав и следующую рюмку.

- Отчего именно женой не надо? Что худого в нём, неужто плохим мужем будет или какой изъян, да характер паршив? Коли так, то и гувернанткой не сладко должно быть. Не томи, выкладывай. Да ты закусывай!

Она подвинула свою налитую рюмку ближе к Степану и свою порцию порцию хлеба. А графинчик в сторону отставила, в сторону Авдотьи глянула, глазами показав, чтобы унесла.

Репутация

Бравый ротмистр со вздохом проводил зад Авдотьи, закрывший для него и без того, впрочем пустой графинчик.

- Ох неохота говорить такие мерзости, Анна Петровна, при чистоте вашей неземной, но не могу промолчать, не хочу брать грех на душу.

Рука его протянулась к графину, но не найдя его, зависла в воздухе. Минуту казалось, что ротмистр не знает что делать, не глотнув живительной жидкости, но потом он собрался и молвил речь свою дальше.

- да все в нем вроде бы хорошо. И ликом пригож, и телом строен, и умен, видать. Но ... только дружен он сильно с остяками. Ну чухонцами нашими местными. Берет у них пушнину, расплачивается инструментом железным, даже спирт не продает (было непонятно, то ли одобрял Степан поступок такой, то ли напротив осуждал). А у остяков тот обычай такой. Когда гость дорогой в дом - хозяин ему жену свою уступает на ночь, простите, что срамоту такую говорить должен. И раз Иван ваш бывал у них в кочевьях - то и ему наверняка предлагали. А остяки те моются два раза в жизни, при рождении и при смерти. Мажутся жиром тюленьим, летом от комаров и мошки, зимой от холода. Живут в свальном грехе... Подумайте, что он мог там подхватить?

Глаза его горели, лицо раскраснелось еще больше, впрочем, было не ясно, то ли от водочки казенной, то ли от чего еще. Он наклонился к девушке и почти прошептал.

- Но и это не самое страшное. Остяки те к нему и домой приезжают. А когда хозяин жену гостю не предлагает -то оскорбление и обида смертная. Чуете, что вас ждет? Разве откажется миллионщик от торговли выгодной? Потому и говорю, что лучше уж гувернаткой, чем женой.

Сказав это, он откинулся назад, покрутил ус в задумчивости и гаркнул все же

- Авдотья, еще беленькой мне

И наклонившись к Анне добавил заговорщчески и подмигнул:

- да вы не грустите так, Анна Петровна, могу я вашему горю помочь...

И замолчал опять, глядя на дворянку выжидающе, пока Авдотья ставила на стол очередную порцию выпивки.

Репутация

Сидит Анна, шерблённый стол, скатертью не накрытый, рассматривает. Глаз поднять боится, чтобы ужас в них не показать. Самой срамно да невозможности слушать такое. Всё ожидала она услышать, ко всему готова, но дичь такая и привидеться во сне не могла. Такие порядки первобытные в оторопь её берут. И сидит она уже ни жива, ни мертва. Последние слова оживили надеждочкой. Подняла глаза:

- Чем? Чем помочь? Назад поворотить, уж далеко больно, не выдержать пути. Да хоть бы и не выдержать, сгинуть не грех, чем такое терпеть.

Репутация

Степан положил свою ладонь на руку девушки.

- ну зачем же назад ворочать, тут вы правы. Далекий путь, да и есть у него лихие люди. Другое я хочу вам предложить. Силен Рябушкин, да на государева человека руку поднять не рискнет. Я смогу защитить и спасти вас. Не надо ехать к нему в Бахту. Давайте поедем ко мне, обживетесь там, пообвыкнетесь. Иван вас не тронет, я заботится о вас буду, можно сказать на руках носить...

Слова лились гладко и справно, но что-то было не так, или точнее, не совсем так. Слишком уж приторные слова. Да и непонятно, кем бравый Приходько зовет к себе Анну. Отец-то обещал выдать замуж за Рябушкина, а что обещает ротмистр? Пожить да обвыкнуться? И уж слишком масленные у него глазки, слишком крепко держит он руку, слишком настойчиво ее гладит...

Репутация

Заслушалась девушка, пытаясь понять, где та ниточка, та спасительная соломинка, что удержит её от дикого края, от неминуемого позора и гибели. Да! Вот те слова, что услышать хотела – «…не надо ехать…». Они молоточком стучали в голове, остальные заволакивая и отстраняя от сознания. Да, ещё можно спастись, убежать, затаиться в необъятной Сибири, никто не найдёт, не посмеет неволить. А там братьев вызвать, отцу написать, он поймёт, простит. Тут взгляд её упал на ладонь свою над которой нависла огромная, неясного цвета рука, что гладила её, вроде, как в успокоение. Но всё настойчивее и сильней.

Вспыхнула догадкой, одёрнула руку, аж подскочила с места. Руки за спину спрятала и только тут глянула на Степана прямо, разглядев, как хмель на лице его улыбочку похабную рисует, как замаслен взгляд на неё устремлённый.

- Вы чего это мне предлагаете, Степан Иванович! Нечего мне тут обживаться да присматриваться. Сейчас же распоряжусь обратно воротить. Вам спасибо за участие, но вы...вы, подите отоспитесь. Утро, говорят, в порядок мысли приводит.

Она чуть ли не выбежала из столовой, убежав к себе в крохотную комнатёнку, что ей хозяйка выделила, как самую лучшую, светлую да тёплую. Тепло то от стены одной шло, что печкой являлось. Но не к печи ей прислониться захотелось, как обычно бывало, а выбежать на мороз, остудить свой страх и гнев.

Решила она обождать, когда уйдёт служивый, да разузнать у хозяйки о порядках здешних. А пока села письмо писать домой. Отправить по утру и вслед собираться. Пусть письмо раньше придёт, а там и она к родителю в ноги бросится, прощения просить, что не оправдала надежд его.

Репутация

- погодите, Анна Петровна, вы не так меня поняли, куда вы обратно, следующая почта в столицу только через месяц будет, что же вы...

Но Анна уже убежала и не услышала конца фразы. Степан выругался зло и коротко, посмотрел тяжелым взглядом на убежавшую девушку и процедил сквозь зубы: ну ничего, куда ты от меня денешься...

после чего допил водку и вышел на улицу.

Когда Анна Петровна сидела и писала письмо, в ее дверь раздался осторожный стук.

- это я, Авдотья, откройте, барыня, только тихо, быстрее пожалуйста...

Если бы Анна прислушалась, то никого другого за дверью она бы не услышала - там явно была только одна Авдотья. Когда дверь приоткрылась, служанка неслышной тенью проскользнула внутрь.

- простите меня барыня, но я слышала ваш разговор со Степаном Ивановичем. Правильно вы его поняли и убежали. Служака он исправный, спору нет, но слишком любит он... девок портить да водку глушить. Сейчас у него две остячки живут, да к одной ссыльной он захаживает. Но тем деваться некуда. А вам есть. Иван Сидорович, коли вы и впрямь его жена будете, в обиду вас не даст. ВЫ только намекните Степану Ивановичу, что он вас ждет и знает, что скоро должны приехать. Не тронет он вас тут, ни за что не тронет. И вообще - одно дело девку чужую уболтать да бросить, другое дело - невесту важного человека. Тут же тайга кругом, никто не будет разбираться с ним, куда делся и почему пропал. и знает наш урядник про это. Не пойдет он против обчества. Так что езжайте смело к Ивану Сидоровичу и ничего не бойтесь. Только не говорит господину ротмистру, что я с вами говорила...

После чего такой же неслышной тенью женщина осторожно выглянула в коридор - и ушла....

Репутация

В ещё большее смятение вогнала Авдотья перепуганную девушку. Она, уж было запаслась решимостью оборотиться назад, взять на душу грех неповиновения отцу, как добрая крестьянка, вернула всё назад. Да так скоро та пошептала всё скороговоркой, что Анна не успела ничего ответить и сказать о своём решении. Её уже и след простыл.

А что, если выдумал всё урядник эдакий. Напился водки и давай стращать. Но нет, вон сам с остячками во грехе живёт, стало быть и они не против. Дикари, не иначе. Душу греет немного, что молод, да умён, да, действительно, человек дельный Иван Сидорович по слухам. Раз сумел добытое не пропить, не разбазарить, а сохранить, да приумножить, может и не такой дикарь.

- И в обиду не даст..., - эхом повторила Анна, вздохнув глубоко, прилаживая мысль о дальнейшем пути заново к своей будущности.

Письмо же выбрасывать не стала. Засунула листок недописанный в одну из книжек своих. И от волнений таких, едва успев свечу затушить, рухнула на кровать, забывшись тревожным сном.

Репутация

На следующее утро, когда Анна, выслушав в очередной раз - рано барыня, лед еще не встал - завтракала густой пшеничной кашей со шкварками, в дверях нарисовался бравый ротмистр. В этот раз он плюхнулся на лавку без приглашения.

- Авдотья! Графинчик казенной, как всегда, а то надо бы с холода немного согреться.

После чего уставился на дворянку.

- нц что надумали, Анна Петровна? Поедете дальше на Севера, губить свою душу и тело? или останетесь тут, с надежным опытным мужчиной? Да не переживайте вы так! Живут здесь люди, и хорошо живут! А я смогу вас защитить и накормить...

Глаза его смотрели цепко, и было понятно, что не привык он к отказам. Может невелик чин, ротмистр-то, но здесь, на сотни верст, он царь и бог. Но ведь он слуга государев?! И над ним есть власть?

Репутация

Холодное утро прервало беспокойные сны девушки. Печь остыла, как предвесник скорой побудки, гоня людей на работу. Анна выглянула в окно. Тоска. Земля покрытая снегом, варварски спрятала от людского взгляда всю прелесть золотой осени.

Надеясь, что ротмистр отбыл по своим делам и не вернётся больше, Анюта, сама привела себя в порядок, по привычке уложив волосы в любимую причёску, одела дорожное платье, накинула меховой кафтан, что хозяйка дала ей в пользование, пока на постое. "А то ваше больно красиво, длинно, мудренно, да тонко. Неужто в ней зимовать собрались? В дорогу шкурку возьмите, медвежью, в санях схоронитесь, а при стуже-то меня и помянёте добрым словом. Назад с санями вернёте. А то и купите насовсем, недорого."

Анна и сама замечать стала, что каждый день становился холодней, будто зима нарошно спешила, календарь обгоняя, чтобы предупредить девушку, что ждёт её на севере. А сани всё никак не приготовят. И как дать обратный путь с такими сборами, неведомо.

За завтраком обдумывала она, как быть. Что братьям, что отцу написать, всю ли правду, иль не тревожить, пока ясности нет, да и не обнадёживвть.

Тут дверь скрипнула. Побледнела девушка, как увидела вернувшегося Степана. Не к добру, хоть вставай и беги, да виду, не подала. Продолжала в тарелке кашу ковырять.

- И вам утра доброго. Простите, Степан Иванович, вчера за советы и помощь спасибо замешкалась сказать. Пьяны вы были, не люблю я этого, - покосилась она на новый графинчик поднесённый.

Видно, принято так, молча все прихоти исполнять, слово не говоря. Неужно и Авдотья его боится, вдруг властью своей жалобу на хозяйку постоялого двора напишет. Так все пострадают, разбираться не станут.

- И за предложение ваше спасибо. Заманчиво под защиту такого уважаемого здесь человека встать. Только жених ждёт. Неровён час навстречу пошлёт поторапливать. Я свою долю знаю, отступать - себя перестать уважать. А про вас доброе слово могу Ивану Сидоровичу сказать, может сгодится когда помощью. Обязательно про вас расскажу.

В ответ уставилась в цепкие глазищи степановы, не моргнёт. Видно, что твёрдо девка решила севера покорять.

А у самой ложка в руках застыла, каша в горло не лезет, всё вспоминает слова Авдотьи опасаться служивого.

Репутация

Сначала лицо Степана расплылось в довольной улыбке. Но по мере того как Анна говорила, улыбка сползала с лица, словно чулок, обнажая сначала растерянность, а потом и испуг.

- а, так вас Иван Сидорович того, ждет уже, вот оно что... Что же вы сразу не сказали-то, я бы не стал вас так смущать своими рассказами, которые не для женских ушей. Но вы простите меня великодушно, Анна Петровна, спешить мне пора. Как говорится, на государевой службе не поспишь. Хотя и далеко тут от столиц, а за левоцинерами да скубентами глаз да глаз нужен! И коли не я, то кто же? чтобы Иван Сидорович мог не отвлекаться на всякие беспорядки. А про меня рассказывать ничего не надо. Мы, люди служивые, нас и так все хорошо знают, так что всего вам хорошего и благодарствуйте за угощение.

Последние слова ротмистр произнес уже на пороге, оставив - удивительное дело! - так и недопитый графинчик. когда же дверь за мужчиной захлопнулась, Авдотья только улыбнулась лукаво.

- вот видите, Анна Петровна, как обошлось все хорошо. А вы езжайте, не бойтесь. не скажу, что будет легко и просто, но вот если выбирать между Иваном Сидоровичем и Степаном Ивановичем - я бы выбрала первого. И не потому, что он миллионщик. вы же знаете, бог дал, бог взял. Просто есть в нем... Унутренняя сила, хотя, говорят, бывает и жесток и буен, особенно во хмелю, но с кем не бывает?

Авдотья оказалась права. Хотя Анна провела на постоялом дворе еще целую неделю, ротмистра она больше не видела. Только на третий день хмурый остяк со слезящимися от трахомы глазами привез от него шикарную муфту иссиня-черного соболя с короткой запиской - мол, дарит на память и надеется, что все будет хорошо в семейной жизни. Муфта очень пригодилась в санях. Они, в отличии от кареты, не имели крыши и мороз порой пробирал до костей. Правда, хотя деревень на пути становилось все меньше и меньше, останавливались они на ночлег все чаще и чаще - фактически, в каждой деревне.

и про жениха говорили примерно так, как Авдотья - крут, своенравен, но своих в обиду не даст, хотя может и наказать. Пьет, но в меру (в какую - не говорили). Словил удачу за хвост - и держит. Иногда встречались и резко враждебные отзывы - мол, грабит остяков и душит торговлю. По странном совпадению чаше всего такое говорили купцы и мужики явно торгового облика.

И вот однажды, когда багровое солнце уже касалось кромки леса, ямщик развернулся к Анне и прокричал, ломая сосульки, замерзшие в бороде:

- Вот там Бахта, скоро, вот за тем поворотом.

Итак, дорога подходила к концу, но путешествие только начиналось ..

Репутация

Из двух зол выбирать меньшее – так, кажется, Авдотья презентовала Анне её будущее замужество. Вот и катила дворянка Лантухова по просторам Сибири навстречу неизвестному, уговаривая сама себя, что это её выбор. Останавливаясь на постое, старалась по крупицам собирать всё то хорошее, что люди говорили. И каждый раз ноги подкашивались, как что-то говорили неприятное о Рябушкине. Понимала она, что не все правду скажут, знают, что она к нему едет, боятся оговориться. От этого надумывала Анна себе вдвое больше плохого, а хорошее приуменьшала.

Больше проваливалась она в сон, закутавшись в меховые шкуры вместе с головой, как в берлоге хоронилась. И сны её были беспокойны и тревожны.

То плутала она по бесконечному белому полю, проваливаясь по пояс и ног не чуя. И путь этот был бесконечен, ибо конца не видно, куда не посмотри. И смысла не было идти, но она снова и снова вытягивала ноги из снежного плена и вновь вязла. Оборачивалась и не видела следов своих. Опять поле ровное, да гладкое, будто молоко пролитое. Отчаяние будило её, чтобы всплакнуть и снова провалиться в сон.

То пробиралась она через лесную чащу, деревья будто окружали её, в кольцо замыкая, теснее и теснее. Небо и земли не видно, лишь ветки разлапистые обнять хотят, обездвижить. И сквозь ветки эти видит она лицо Приходько, от масляной улыбки тошно становится. И ветки в руки его превращаются и удушить пытаются. Отвращение будило её, чтобы высунуть нос из мехов наваленных, глотнуть свежего воздуха и вновь в небытие уйти.

То по дороге заходила она в деревеньку, где лишь один дом стоял. Большой, всё небо перед ней закрывающий. Обойти пытается, да нет обхода ему, сколько не иди, хоть в одну, хоть в другую сторону, всё одно к крыльцу приходит. Ничего не получается у неё, только в дверь идти. Может насквозь пройти можно. Пытается. Но в дверях медведь стоит, лохматый, огромный и кричит рёвом: - Графинчику мне беленькой! Жена приехала!– А сам лапы к Анне тянет, а в них муфточка соболиная, искрится мех, шевелится будто. Тут соболь зубки ощетинил, соскочил с лап и прыгнул на Анну. От страха просыпалась она и не могла больше заснуть.

Смотрела вдаль, ужасаясь, как велики просторы, да безлюдны в России. И таким невозможным ей казался Петербург с его дворцами, да людными улицами, что казалось, именно он и был сном когда-то, а наяву и нет его вовсе.

И вот поворот один остался, скоро конец пути. Не сразу поняла Аннушка, что ямщик ей сказал. Так долго она готовилась в мыслях к этому концу пути, что ослабли чувства и не знала она радоваться или грустить. Она лишь поёжилась от холода, да поглубже в сани забралась. Будь, что будет. Сейчас решиться её судьба. Может сразу медведю этому выскажет, что не собирается она замуж, поневоле закрутила её сюда дорога, пусть на месте её и убивает.

Так и въехали сани в поселение, можно было подумать, что лишь вещи ямщик пригнал, если бы не парок, что из-под шкурок лёгонький шёл. Уснула Анюта в тепле, не вытерпела, последний поворот не скорым оказался. Это не по улицам Петербурга повороты очерчивать.

такие?))))))))))

Репутация

Сибирь... а что Сибирь.. Живут люди и там. Здесь, в центре снегов, лесов и мошкары кажутся такими странными дела и заботы далекой столицы. Да и Москвы. Скучно там живут люди. Скучно и скученно, вцепившись в свои клочки, политые кровью и потом. то ли дело тут, на бескрайних просторах. Хотя и тут несладко. Пшеница не вызревает, рожь-кормилица через раз. А лесом прожить - сколько его истоптать надо? Да не только на прокорм, что куда ни шло, но еще и на торговать. Чтобы ружья и порох, железо и ткани. И потому земля щедрая сибирская спрятала золотишко в земле. Всем оно показывается, но не всем дается.

Еще по дороге Иван слушал не только то, как найти благородный металл, но и то, как им потом распорядиться. Кутежи и загулы, когда улицы стелили шелком, а в ваннах с шампанским купали девок распутных, его не прельщали. Да и забывали быстро таких вот удалых да беспечных. Год горбатишься, потом месяц гуляещь, и снова рвать жилы в поисках жилы. Один раз нашел, второй, а третий - уже нет. Задрал медведь, убили лихие люди, умер от болезни трясучей - путей много, конец один. Потому дал зарок себе Ваня - не идти таким путем. Дай бог найти жилу - и вот ужо он развернулся бы.

И когда в песке блеснуло тусклым желтым - не поверил сначала. Но нет, сошлось. за 3 дня намыл столько, что на пару кутежей хватит. Но не стал кутить. Вернулся в Бахту. Отстроил дом. заказал инструментов. Мануфактуры. И завис. Золото было, но что делать - было неясно. И снова случай помог. В той же Бахте коротал свой век Тарас Иванович Сиченко. Когда-то молодой Тарас был учителем, преподавал точные науки. И мечтал улучшить жизнь не только свою, но и всех жителей Руси. И стал он петрашевцем. И в 1849 году настигла его слепая рука правосудия. Отсидел свое он в крепости Петропавловской, да и покатил в Сибирь, в Туруханский край, в ссылку вечную. И приглянулись друг другу старый ссыльный, да молодой старатель. Тарас Иванович научил, как искать верных людей, посоветовал найти агента, организовать торговлю, честную да выгодную. Не так, чтобы ссыльный его направлял. Скорее подсказывал, как оно может быть. Именно он, Тарас Иванович, и подсказал Ивану насчет дворянской жены.

Надрывно кашляя, он говорил

- Иван, ты молод, силен, но не всегда разумен. Конечно, ты видный жених. Любая в округе ста верст за тебя пойдет и слова не вымолвит. Но тебе этого будет мало. Они так и останутся деревенскими бабами, хоть выряди ты их в шелка и аксамит. нет. тебе нужна другая. столичная. Она тебя вытащит из мрака и поможет не спиться и не свихнуться тут, среди снегов.

Иван робел - непривычно для себя

- Тарас Иванович, да разве можно? Кто я и кто она - дворянка, белая кость, голубая кровь. Да на меня она и не глянет..

- Глянет, Ванюша, еще как глянет. У тебя есть капитал, а тебе надо найти такую, чтобы в долгах как в шелках сидела...

Вот так, слово за слово, и полетела в далекий Санкт-Петерург новомодная телеграмма (10 рублев, сумасшедшие деньжищи!), и стал агент искать, и Петр Лантухов сказал ему да... Раз в месяц Иван ездил в ближайший город, где телеграф исправно сообщал ему о ходе поисков, и однажды сообщил - согласны. Едет. Лист бумаги выпал из внезапно ослабевших рук Ивана. Невеста едет к нему. И пусть пройдет не одимн месяц - она доберется до него. Она согласилась. Оставалось только ждать. ...

Первое время он думал о ней просто как еще об одном жителе Бахты, просто с особыми умениями. Гадал и перебирал. Впрочем, Тарас Иванович рассказал, что должна уметь дворянка. Конечно, могли быть варианты, она не могла быть одинаково хороша во всем. Но все равно она умела петь, красиво танцевать, читать и писать, знала многое о мире. Еще она была красива - агент получил указания, и довольно строгие. Иван представлял, как он идет с женой по главной улице Бахты, и все кланяются еему и красоте его супруги. Дородной, пышнотелой, мамой семи, а о то и десяти детишек.

А потом, однажды, он вдруг подумал, что невеста его молода - и одинока. Он, Иван, отправился в Сибирь сам. А ей повелел отец. А какая она - не как работник, не как жена, не как выгодное вложение капитала. А как человек. о чем думает? Чего хочет? О чем мечтает? Как говорит и как ведет себя. Как он с ней будет разговаривать? Как он будет заходить вечером в спальную комнату. Что она будет делать в его доме. Был ли у нее жених? Может, она пустоцвет, вздорный характер, ни кожи, ни рожи? Иван осознал, что покупает не кота в мешке. Точнее, там может оказаться не кот, а разъяренная рысь. Пару раз мелькнула мысль дать отступного и отказаться от свадьбы. Но так позорить незнакомку? нет, он не мог.

И он стал ловить себя на мысли, что все чаще смотрит туда, на юг, не мелькнет ли на реке парус.. Или не проедут ли сани? И когда пацан заорал - едет, едет! ОН даже не понял сперва, кто и зачем. А поняв, заметался, оделся споро и просто - и побежал со всеми не занятыми делами жителями туда, где сани гружно переваливали через заносы.

- Ну что Ефим, есть ли гости у тебя в санях?

- Гостей нет, а вот одну гостью привез. Эй, барыня, все, конец пути, приехали!

Но сани молчаливо стояли, и лишь храпели уставшие лошади. Иван ощутил, как сердце внезапно стало гулким и медленным. Он сглотнул и на внезапно ватных ногах подошел к саням - и откинул тяжелую медвежью полость. Прочие толпились рядом, не решаясь подойти ближе, только вытягивали шеи, пытаясь разглядеть незнакомку. Руки. Вроде как позволительно трогать руки. не голову, не плечи, а именно руки. Он коснулся муфты и немного дернул ее

- Анна Петровна?

сказал он хриплым от волнения голосом.